Самое странное: жизнь вернулась. А меня уже нет. Моя жизнь вернулась ко мне и застала пустую комнату души.
Прогорела. Думала, это поэтическая условность. А живу, как мертвая. Никто пока этого не замечает. Хорошая маскировка. Актерская практика. Удачный дебют на подмостках лучшего из городов. Я играю. Получается. Дальше пропадать некуда. Оставьте меня. Никто и не думает приставать.
Мир сошел с меня, как вылинявшая краска. Кончилась весна. Одни холода.
И сейчас, как сказал когда-то Алеша, – «страстная такая депрессия». Только у него был его «Нижинский». А у меня не осталось даже надежды.
1.11. Но вот пишу, пытаясь уцепиться за жизнь, видимость превратить в реальность. Лихорадит и ум тоже. Боже! Везде все у меня совпало со своей необратимостью, захлопнулось. На нулях. Не вижу выхода. Есть он. Но, как погасшая лампочка, – внешне та же, а уже не загореться. Человек, т е. я – такая лампочка. С Надей об этом.
Никогда не стоит пытаться стать для кого-то своим, не надо форсировать. Все произойдет естественно. Или ничего не произойдет. Что стоит делать, так это быть собой. Всегда.
2.11. И все-таки я в себе уверена. Как никогда.
«А в личном? Ну, вот только в личном».
В конце концов… «и не ее вина, что она всегда с кем-то и всегда одна».
«Всегда с кем-то и всегда одна».
3.11. Облекаю свои страсти, воспоминания, любовную лихорадку в форму лирических этюдов. И не рассказы и не так называемые стихотворения в прозе, а нечто совершенно иное по духу изложения и по чувству изложения.
Цинизм художественного вымысла проникает в пространство меня живущей. И отравляет это пространство «высокой болезнью», жаждой быть разной и быть настоящей в любом взгляде и любой эпохе. Цинизм художественного вымысла… на каких перекрестках каких веков столкнет нас случай? Я описываю себя, любимые настроения, несостоявшиеся причуды. Я не знаю, где я, что со мной происходит. Я смотрю на свою жизнь глазами прохожих и люблю ее такую обворожительно несносную и капризную глазами задумчивых фонарей. Бормочущие что-то сумерки лечат меня от бессмертия. Я так не хочу вспоминать о нем, но оно преследует меня глазами памятников. Оно несется по пяткам. Живу Москвой, собой, беспечностью. Событие, явление, внезапность. Я знаю о каждом вашем штрихе, полунамеке, испуге. Кружу вокруг любви. Любуюсь ею. И говорю, говорю, шепчу, вымаливаю. Это мой талисман. И моя награда. Приношу счастье другим. А себя морожу в беззвучности замершей строчки. Но все растает рано или поздно. Все вернутся к своим изменам. Все раздумают быть ими. И посмотрят на меня и мои безалаберные записки.
Я простужена своей печалью. Безмерная простуда судьбы. Все во мне – необратимо. Но когда совпадут наши вымыслы и не захотят больше расставаться, я увижу в твоих глазах все написанное мною. А дальше… Не знаю. Просто Москва уже спит. Я прикасаюсь к ее ночным растрепанным звуком легким мотивом.
4.11. Новая захватила идея – Хамдамов. Мало о нем знаю, только предчувствия.
Настроение: смущая музыкой зеркала, иду по жизни незнакомкой вечной. Незнакомка-судьба навстречу, под руку с вечером. Ворвалась, легкая, танцующая, очаровала город циничный. Ее послушать, так она – лучшая, на нее посмотришь – беспечность. Имя ее звезды названо. Его звезда вовсю пылает. Их судьбы – равные? Да, да. А он про это не знает. Великосветское безумие в каждом жесте. Гордячка милая. А он про нее слышал мельком. И тут же забыл. Но она простила. Странная, до чего странная жизнь, от цветка к грусти, от побед к боли. Она жизнь свою не неволит, но та любит смотреть на ее симфонии. Симфония истерики № 5. Интермедия счастья. Аплодирует случай. Она – лучшая? Опять? Она станет одной из лучших.
Нет ничего более трогательного, чем недоступность.
Сказать, что роман с Пашей – неожиданность, не могу. Но все-таки скажу. До определенного момента действительно с моей стороны никаких намеков на увлечение не было. Только в последние дни. Даже только сегодня что-то обозначилось. Простенько, но со вкусом, можно сказать. Но, увы, сейчас, когда ехали с ним из Киноцентра, я снова понимала, что ошибочка вышла. Не мой. Может быть, я никогда и не находила его моим человеком. Но, думая о нас последние два дня, мне казалось, что будет легко и, наконец, преодолею с ним, именно с ним страх. Пишу вот, и такое отвращение охватывает. Возникло будто грязное что-то. Нет, само по себе все ОК, но так разделить свои ощущения на составные – неуютно. Я поняла, что все-таки не хочу его и не настолько увлечена, и он, кстати, не настолько, чтобы не замечать недостатки.
Мне было восхитительно свободно, от понимания, как легко я ко всему отношусь, понимая, что ничего еще точно не знаю о нас и даже предположить лень. И что сейчас в себе чувствую силу творчества, и это главное. Понимая, что, черт возьми, я ничего не понимаю в себе, в нем, в жизни, и мне это бешено нравится.
Уже 5 ноября. Ночь.
Я вдруг подумала, как было бы замечательно, если бы мы оба сейчас отказались от намека на чувство. Не так уж нас и тянет друг к другу страстно, бороться не с чем вроде. Только решить это надо одновременно, а то возможны нестыковки.
Мне он, безусловно, нравится. Мне с ним приятно и легко. Легкость не от того, что похожи, а, наоборот, от различий. Иногда кажется: ну ничего общего, и это сближает. Это нравится. С ним интересно говорить о разном. Но он не самобытен, не яркий. Способный, но без прозрений. Свободен в суждениях, но не освобождает эти суждения, попадая в некоторую зависимость от определенных концепций. Умен, интеллигентен и неожиданно умеет быть слегка Дон-Жуаном. Думаю, проблем с женщинами у него нет. Из хорошей семьи, со всеми вытекающими отсюда плюсами и минусами. Но в целом это мне импонирует. Скорее всего, он может действительно увлечься мною, но… он очень себя держит, контроль жесточайший. И, пожалуй, именно это еще способно вызвать у меня какое-то ответное чувство. Не теряет голову, не полностью мой, а значит – творчество. Идите, сэр, пить чай домой.
«Макаров» очаровал. Маковецкий заколдовал. Метлицкая изумила. Режиссер великолепен. Я не говорю, что это – шедевр. Но нечто, претендующее на звание имени.
Инка звонила. Будем вести светские сплетни благородных дам.
Вот Паша. Вот Петербург. Вот я. Не хочу мешать. Каждое – ценно.
Опять охватила большая такая грусть. Не из-за чего-то. А грусть как природа самочувствия. Не разбавленная причинами и смыслами. Но все же хорошо, горько пьяняще, с предчувствием нового.
Грустно от ощущения времени. Проходит одна часть жизни. Несмотря ни на что – прекрасная. Наступает что-то другое. Снова понимаю: грядут перемены.
Не умею в полной мере расслабиться и устно выстроить свою речь. Я человек «письменный». Но ничего, я верю, что все у меня получится. Если не умру, то жить буду.
6.11.
Молчания исповедь
Вслед летит.
Даже если отринута,
Прощай. Прости.
В прошлом затерянный
Голос мой
От тебя устремляется
В небо. Домой.
Буду всеми силами бороться с наваждениями неудач. Они – не более, чем призрак. Только так. Силы сейчас в себе чувствую. «Новая вечность…» и не только в зеркале, но и в сердце.
«Макаров» устроился поудобнее в сознании, в ближайшее время «сваливать» не собирается.
7.11. Красный день календаря. Еще какой красный – воскресенье.
Настроение: мигрень мучает. Всегда вдруг приходит и смотрит на меня страстно. Я говорю ей: «Прекратим спор». Отвечает: «Согласна». Снова полет, снова простор. Ожидание кончилось. Ушло в память в плаще черном. Жизнь рассматривает в упор непрощенных. Это во сне, на расстрел вели. Убили других. Я скрывалась. Там меня не нашли. Но как же я здесь оказалась? Проснулась. Было страшно. И долго, долго чувствовала себя в игре. А это – обычный случай, рассыпался жемчугом по судьбе. Томно от ощущения простуды, которая началась не всерьез. Вы с ней знакомы, ноябрьские бури? Вы не ее ли вели на допрос? Уже не жду. Благодать какая! Уже не пью отчаяний вино. Просто знаю: следующий год меня обручит с кино.