Постоянно нахожусь в разбеспокоенном состоянии, все время что-то изводит или занимает, радует или печалит. То спорю с собой, то обожаю себя, то презираю и втаптываю в грязь, то улыбаюсь талантам и мечтам.
Общение с Г. очень много для меня значит. Потом придется подробнее вспоминать его слова, сейчас же больше занята собой.
Как же я рада за предоставленный судьбой шанс приблизиться к лучшему, что есть в современной культурных кругах. Но пока это остается только шансом. Еще никак не «зацепилась», не обосновалась понадежней, только взбираюсь еще по ступенькам. А от чего зависит? От меня? Да, конечно, но только отчасти. От каких-то неведомых сил, которые всегда рядом.
Запомню этот день. Такой цельный. Такой праздничный, длин-ню-ю-щий. Длящийся в пространстве моей души. Как я жалею тех, кому не удалось побывать на милой этой вечеринке с Г. Так очаровательно и умно. Мне хорошо на сердце. И ревность. Тщеславие и самообожание. Раздвоенность.
Наше отделение – преинтереснейшая штучка, со всеми пришлыми и временными людьми, это организм из сложнейшего переплетения индивидуальностей и характеров. Но как мало общего. И как не достает настоящей талантливости. Я с уважением отношусь ко всем, возможно, заношусь, но общий уровень довольно высокий по привычным меркам, хотя без прорывов. Только будущее может с уверенностью определить. Меня просто сжигают страсти и мечты. Мое всепоглощающее желание славы и успеха, творческого уважения и разнообразия предложений. Этот огонь ни на мгновение не гаснет. Он дает мне жизненные силы, он поддерживает меня в моменты слабости.
Я ведь умру, если не добьюсь, чего хочу. Я не выдержу. Я же все ставлю на это. Я же – есть, есть, есть.
Ловлю взгляды окружающих, пытаюсь их расшифровать, ищу смыслы в любой мимолетно брошенной фразе, любой реплике, болезненно отношусь к разговорам обо мне, бесконечно чутка к малейшим изменениям в интонациях и взглядах. Ко всему и ко всем подхожу с подозрением, в каждом вижу насмешника и обидчика, трясусь, когда спрашивают, боюсь сказать не то, молчу, улыбаюсь, напрягаюсь внутренне… А дома – свободная, шикарная, само совершенство в поведении, манерах. Остроумна сама с собой и воображаемыми собеседниками, изысканна, представляя себя такой в кругу университетских коллег и учителей. А назавтра – все то же. Замкнутый круг.
Конечно же, я утрирую. Не так мрачно все. Но в целом эта картина приближена к реальности. Лучше забыть. Лучше вспоминать только хорошее. Его ведь тоже немало.
Г. с уважением и, даже бы сказала, с преклонением говорил о Викторе Гвоздиц-ком. По его словам, это лучший актер современной Москвы. Рассказывал о его моноспектакле «Пушкин и Натали». Хотел бы пригласить его к нам на встречу. Вот чудно! Но он (Гвоздицкий) стеснителен и подозрителен, и В. М. сказал, что реализовать эту затею довольно сложно.
М. сказала, что в свое время из-за фильма «Дети Райка» бросила техникум. Перестала ходить на занятия, пошла в библиотеку, набрала там книг, которые можно было достать об этом фильме, его создателях, артистах, истории и судьбе. Потрясение было настолько сильным, что вернуться к привычной серенькой жизни было невозможно. Она была уже отравлена. И техникум полетел к чертям. Зато поступила в Литературный институт на отделение драматургии и, закончив его, сейчас с Г. преподает в РГГУ. И вообще-то своя в культурных творческих кругах, на том уровне, который ее устраивает. По-моему, неплохая история. Я ей сказала, что ради такого фильма можно бросить не только техникум. Мое потрясение было не меньшим. Я просто не в себе была. Потерялось ощущение себя во времени. А окружающее казалось мелким и смешным. Глубины этой картины не поддаются осмыслению, в ней, как во всяком истинном произведении искусства, нет рационального. Она вся из недомолвок и прикосновений, мгновенного, до боли, чувствования себя, узнавания себя и переживание за людей, которые стали близкими.
Полностью искренна и талантлива, только когда забываюсь, погружаюсь в себя, растворяюсь в переживаниях и памяти. Сегодня потому не получилось удачной записи, что мельтешила, беспокоилась, хотела сразу обо всем сказать, скок от одного к другому, хватаешь за кончик мысли, уже устремляясь к новой. Нелепица, спешка. Боялась что-то упустить и растратила главное – себя. Я в чем-то одном в данный момент. Я сосредотачиваюсь в глубину и в высоту в одной мысли, образе, самочувствии. Я не способна распадаться на составные. Меня много. И поэтому так важно сохранить единство. И даже не времени, места и действия, а единство откровенности с самой собой, единство внутреннего строя моей вселенной.
Все в Москве меня настраивает на мысль о творчестве и признании. Вроде хожу по тем же улицам, что и миллионы, прохожу мимо тех же домов. Но все играет особую роль, принимает новый облик. В каждой мелочи ищу соответствия и разгадки моим странным страхам и предчувствиям. Каждый день, каждый час. Каждый шаг дорог, долог…
Постоянно воспитывать и обострять свою мысль. Искать новые возможности и стилистику. Обновлять вчерашние накопления знаний свежим взглядом. Не загадывать по звездам и картам, а пробовать, искать, работать. Пусть звучит банально. Но пройдет время, и такая жизненная программа себя оправдает. Если бы еще так же обстояло дело с учебой (имею в виду филолог. специальность). После фильма совсем потеряла здравый смысл. Загублены моя голова, мое сердце, мои мысли театром. Великолепный страшный мир. Бездонный. Затягивающий в болото, в трясину, откуда не вырваться. Только посвятить жизнь неизбежности и ждать, любить, страдать. Театр – развращает сознание одного и выводит к высотам духа другого. Он опекает кротких и надламывает гордецов. Он дышит, существует сам по себе. С ним лучше не связываться. Роковая страсть. Роковая суета.
Вязальные спицы сиротливого ноябрьского утра. Над городом шерстяная варежка мучного цвета туч. Самый великий театр – небо. Импровизирует бесконечно. И никогда не повторяется.
14.11. Я никогда не пишу рецензий. Я пишу размышления на тему, лишь иногда возвращаясь к реалиям спектакля. Главное же в любой постановке – то, что остается вне сцены с ее внешней условностью, то, что создавало атмосферу во время действия и не исчезло, а живет самостоятельно. Попытаться передать эту хрупкую невидимую оболочку – моя задача. Надо настраивать всю себя: свой организм, душу, мысли на положительное восприятие, вслушиваться и всматриваться в каждую деталь, но отнюдь не как критик-анатом, препарирующий ткань спектакля и дающий всему обозначения. А как такая же невидимая душа подсознательно пробраться к лучшему и понять, но не оттолкнуть, даже если не понравилось, а рассказать, что именно вызвало протест. Не кондовым плебейским языком, а образно, находя достойные моменты и сожалея о неудаче и надеясь, что это случайность. Это не слабость, не желание всех примирить – это единственно возможный способ жизни в литературе, даже в жанре критики. Надо выводить его из пасынков к достойному месту в культурном истеблишменте. И только будучи тем, о чем я написала, «критика» (хорошо бы придумать другое слово) может стать искусством.
Я никак не могу «взяться за ум». Всегда что-то мешает: то мои комплексы, то возможность повеселиться, и я несусь развлекаться, то разговоры, то бесконечный перечень глупостей, которые не способна преодолеть. О том, чтобы много работать, тоже нет речи. Все острее ощущаю неудовлетворенность собой, раздражение на свою инертность, лентяйство. Столько есть таких минут, когда чувствую творческие силы, когда чувствую жизнь во всем ее объеме, гармонию, цельность – и все в никуда. А то, что пишу, идет в стол из-за моего же нежелания пошевелиться. Надо разобрать опять черновики, посидеть над рецензиями…
15.11. Хуже от спокойного отчаяния никогда не было. Я уничтожаю себя. По капелькам выпиваю собственную кровь. Прогораю и, как в бреду, цепляюсь за привычные маски, фразы, предубеждения. Судьба преподносит, как в калейдоскопе, быстро сменяющие друг друга картинки, яркие, выразительные и бессмысленные. Для меня все сейчас не имеет смысла. Днем держусь, умеряюсь, даже интересно бывает и весело. Когда же остаюсь наедине с собой, все чаще осознаю полную и безоговорочную пустоту. Жизнь моя кажется всего лишь имитацией, всего лишь видимостью заполненности многим. Как безумно долго это длится, я постепенно приближаюсь к собственной гибели. Меня измучил ворох чувств внутри, испепелил, израсходовал. Жизненных сил все меньше. В момент откровенности от осознания своей ненужности все мертво, и я лишь – объект действительности, труп иллюзий и надежд. Могильный холмик над собственной душой.