Судьба, судьба, как ты умеешь со мной обходиться! Когда возвращалась из театра, ехала в метро, увидела такого замечательного мальчика. Он вошел в другом конце вагона, прошел, встал напротив. Мы смотрели друг на друга или не смотрели, но ощущали, что хочется смотреть. Если бы не глупые приличия и нормы поведения, я бы сама с ним заговорила. Мы вышли на «Академке». Я пошла вперед, он пошел за мной. Я все ожидала, что он догонит меня, заговорит, я так хотела этого. Вышла из метро, пошла по прямой, обернулась – его нет. Так жалко стало себя, его, наше несостоявшееся знакомство! Я грустно улыбалась, думая о странности рока и считая, что уже ради того, что я увидела эту прелесть, мне стоило уйти со второго действия из театра. Он, кстати, не красивый, но такой милый, лицо тонкое, одухотворенное. Мне показалось, когда ехали друг напротив друга, я чувствовала его интерес, какое-то единение. Покой, взаимное притяжение. Я думала, ну, почему я не знаю его, он мне так близок. По каким-то непонятным, неземным меркам он – мой человек, а мы не познакомились.
Шла так себе, думая о нем и грустя, а когда вышла к кинотеатру, увидела его впереди, переходящим на другую сторону. Он как раз обернулся, увидел меня, я непроизвольно ускорила шаг, потом опомнилась, пошла, как раньше, не сводя с
него глаз. Он довольно долго смотрел, оборачивался. Шел впереди, я за ним. У школы свернул, я пошла прямо, он снова обернулся, я тоже, остановилась на несколько секунд, он тоже, смотрели друг на друга, медленно пошли, свернув головы, потом уже действительно все. Разбежались, расставание… Какая дичь! Я шла, думая, ну, почему он меня не догонит, почему все так глупо, нескладно? Я так хотела познакомиться, и он хотел, не сомневаюсь. Столько странных совпадений и нелепостей, недоделка какая-то, недоговоренность, разошлись вот. Возможно, навсегда. А почему? Если чувствовали что-то общее, тянулись друг к другу, почему так обидно судьба разлучила наши души, не дав и шанса узнать получше, просто узнать?
Грустно так. Но я улыбалась и грустила одновременно. Такая вечерняя новелла, где возможны самые разные повороты событий. Кто знает, может, еще встретимся.
Такой замечательный мальчик. И не мой. Мне жалко, но, видимо, так и нужно мне же. И теперь я считаю, наша молчаливая встреча служит оправданием тому, что я, нарушив свои правила, впервые ушла из театра, не досмотрев до конца. Не буду бичевать. Просто это не мой театр. Чуждая мне стилистика. Все в спектакле казалось нарочитым, «сыгранным», разукрашенным, подчеркнуто преувеличенным. Конечно, это особая стилистика, водевильно-кабарешная, не претендующая на прозрения, легкая и живая. Но как раз живости, непосредственности я не уловила. Некоторая натянутость диалогов, как мне кажется, слишком длинные фрагменты, порой сюжет действительно увлекал, но в цельной композиции эти длинноты воспринимались неумением собраться, сконцентрироваться и более лаконично и броско выявить главное, гармонически совмещая маленькие истории в одну жизнь. Когда игра в игру становится образом жизни, труднее уловить ту грань, за которой кончается искренность и начинается ремесло. Дело не в тонкости и пошлости. Не только в них, а в манере держаться на сцене, преподносить себя, умении находить нужную тональность, разграничивать свое самочувствие на палитру оттенков, пусть немногочисленную, в пределах даже одной роли. Много смешных, увлекательных эпизодов не становились настоящей праздничной атмосферой. Мне было неловко за невыразительность актеров, скольжение их по поверхности. Театральная условность здесь не блистала карнавальными брызгами и очаровательными импровизациями, как на Юго-Западе, не трогала энергией и озорством ребят из «Щуки», она была выставлена напоказ, обнародована, из нее сделали макет, и она перестала быть настоящей, превратясь в довольно занудную стилизацию. Стилизацию штампов. Это неплохая идея. Но опасная. Театр, подчиняясь внешней легкости жанра, закашлялся. Может быть, еще не все потеряно, и можно найти лекарство? Я считаю, нужно еще раз сходить на этот спектакль и досмотреть его до конца. Может, это я чего-то недопоняла? Не люблю неопределенностей. Сегодня, кстати, были телевизионщики. Болтались перед театром, в фойе, записывали сам спектакль. Публика довольно рафинированная. Заметила несколько примелькавшихся лиц. Приятно, когда вокруг элегантные люди. Но все же остаться на второе действие не захотела. Устала от дешевой, ориентированной на мас-скультуру, невысокий уровень развития манеры говорить, держаться, играть. Я не понимала этих ребят. Я не ощущала, что им нравится делать то, что они делают. Не могу быть уверенной в правильности своей оценки, но это один из немногих спектаклей, который мне неприятен, чужд. Мне жалко было мальчика-гардеробщика, который грустно и долго смотрел на меня, потом сказал: «Девушка, зачем же вы уходите? Еще второе действие». Я ответила: «Знаю». Он спросил: «Вам не понравилось? Будет интересней». Я смущенно улыбнулась ему. Мне было неудобно делать ему больно. Я не могла сказать, что, по-моему, это – полная чушь. Не могла. При выходе бабушка, наверное, билетерша, тоже спросила, очень мягко: «Вам не понравилось?» Такая кроткая. Это было выше моих сил. Я сказала, что, к сожалению, не располагаю временем, но еще обязательно приду посмотреть этот спектакль, т. к. у меня пропуск. Плохо обманывать, но хамить еще хуже.
Ночь. Город утонул в молоке тумана. У меня странное чувство к Славке, недавно звонила ему. Как только он начинает отстраняться, он мне становится нужен. Я его все больше раздражаю. Все-таки прощание неизбежно. Мы измучили друг друга. Ему надоело возиться с моими комплексами. Мне – с его «опытностью».
Теперь уже все равно. Я устала от себя самой, своего наигрыша, выпендрежа, когда бываю с ним. Пусть накажет меня, если хватит духа.
19.11. Мама меня балует. Прислала с бабулей подарки. А я все сильнее беспокоюсь, просто прихожу в отчаяние от своего ничегонеделания.
С. К. – замечательный человек. Всегда вспоминаю о нем с теплотой. Но мучают сомнения в его хорошем отношении ко мне. Мне мало, чтобы он со мной был так же ровен и деликатен, как со всеми. Мне хочется явного предпочтения, особого отношения, выделения меня из массы. Пока этого не происходит. А мне иногда кажется, что я этого хотя бы отчасти добилась. Может, я ошибаюсь. Трудно разобраться в себе, а о других вообще лучше не говорить.
Занимаюсь чем угодно, кроме наук. Украшаю себя, любуюсь новыми нарядами и удачно сделанным макияжем, думаю, думаю, но не о вопросах фольклора, античной литературы и мифологии, а о своих отношениях с Б., с университетским окружением, о том, какое произвожу впечатление, я и мои работы, о смыслах, потерях, судьбе, отчаянии. Меня захватывают в плен самонадеянность и лень. Я не деградирую, я слишком самоуглубляюсь. Это не плохо, но этого мало. Необходим широкий уровень образованности, знание литературы и искусства профессионального. Меня же не хватает. И я погибаю, т. к. зачеты – это реальность. Вообще-то мои мысли и записи – тоже. Но чтобы последняя реальность не погибла, нужно спасать первую.
К. меня «съест». Вчера снова пропустила его занятие. И звонить не хотелось. Арх. (дрянь) пускает гнусные сплетни, что я очень похожа на жену К., такая же милая, хрупкая. С чего это вдруг? Наверняка уже циркулируют слухи, но не понимаю, почему и какого направления. Я, со своей стороны, не подала никакого повода. Если только он сам в мое отсутствие подчеркивает какое-то особое отношение. И откуда взялись эти слова о сходстве с его женой? Не на пустом же месте. Что-то гадкое. Надеюсь, это не отразится на моей репутации и на зачете. Хотя, кто может быть уверен.
19.11. В старой критической школе отсутствовало желание передать настрой спектакля, то, что остается за пределами рационального. Читая многие статьи, не могу отделаться от ощущения неловкости, неблагозвучия. Будто атрофировались все чувства после пятого, будто живем до слез банально, не желая разобраться в себе, в первую очередь, и, конечно же, в искусстве нашего настоящего.
Жан-Поль Тибода же в статье «Событие в доме Мольера», не акцентируя внимание на описании, не пересказывая, тонко передает атмосферу, ненавязчиво и мягко объясняет противоречия, выявляет то, что, по его мнению, наиболее удачно. В нем живет уважение к творческой личности. Любой. Позитивное мышление. Без истеричности от непонимания, «без погромов», без раздражения, без демонстрации своей образованности обилием терминов. Я ощущаю в нем высокий уровень интеллекта, тонкое профессиональное чутье и желание не быть понятым, а понять самому и поделиться своими мыслями. Мне так близка его позиция, его манеры изящно и бережно прикоснуться к незримой душе спектакля, раствориться в ней или хотя бы попытаться это сделать.