Олег из тех людей, которых преображает улыбка. Когда он улыбается, весь его облик – это такое обаяние и свет. Когда же он хмурится или просто серьезен, лицо становится жестким, холодным, будто непроницаемая броня маски-равнодушия. Вся прелесть пропадает. Но я его люблю с любым лицом. Я люблю его талант.
5.04. Знакомство с Нечаевым. Терроризировала его своими разговорами и безумными взглядами. Предмет бреда все тот же – Нижинский.
Что со мной? Все силы души посвящаю легенде. Даже не современной, а фантому, миражу. Есть ли за ее красивым фасадом истинная разгадка, кто знает. Я имею в виду не его танцевальный дар, а тайну болезни души, если она есть. Вроде у Красовской так подробно все и основательно, кажется, не остается даже лазейки для новой гипотезы, но я чувствую какие-то глубины, до которых никто не дотрагивался. Все на поверхности, на первый взгляд: рецензии, воспоминания современников и близких, его собственные записи. Есть реальность прожитого. А меня манит область догадок, додумок, предчувствий. И не понимаю, что так тянет к этой мятежной и большой душе, почему так горько, щемяще становится на сердце, когда думаю о нем. И не отпускает меня воспоминание, которого быть не может, не должно. Какая же память, разделенная временем длиною в жизнь. Я родилась через 23 года после его смерти. Дата – 8 апреля 1950 г. 16 июня 53-го – перезахоронен в Париже. Буду в Париже (простите мне великие соотечественники и не менее великие иностранцы), первое – буду искать его могилу, чтобы положить на нее алую розу. Память о памяти, которой нет. Но она оживает во мне понятием. Словами передать чувство это пока не могу. Но вот сейчас пришла мысль, что помню, знаю о нем буквально все, живу им, спустя десятилетия. Не могу представить, как могло бы случиться, что мы бы не встретились. Это предназначение. Данность. Исток. Сердце замирает, так страшно и волнующе все время (последние дни) ощущаю присутствие, иногда разговариваю, называя его Ваца, спорю, иронизирую, плачу, но границу невидимого уже переступила. За ней начинается не только любовь, начинается новое знание и новые возможности души. Таланты? Но я не хочу зависимости. И он не хочет. А значит расставание неизбежно (как же не хочется это писать). Неизбежен полет и смерть. Но это ведь мнимо. Очередная млечность.
Иногда страшно за свой разум. Но он невредим. Он вещий. За это страшно. Я же вся – не отсюда. Случайная попутчица современников. Мимоходом с вами, сущность моя – иная. Но. Господи, до чего же я земная, теплая, настоящая. И хочу света, хочу любви. «Но, – просыпается та – любви равных тебе».
Что мне делать с неспокойной моей, жадной до новых впечатлений и встреч душой, мечтающей о славе, внешнем блеске и жаждущей внутренней гармонии и умиротворенности. Как совместить в себе эти несопоставимые понятия? Как же мне жить дальше среди обычных людей, ездить в метро, видеть жуть обывательщины? Как со всеми моими стремлениями, сжигающими меня, жить, быть, находиться в своем сознании, где искать силы, чтобы отстаивать свои позиции? И как «протаранить» стену, отделяющую меня от возможности свободно творить и иметь возможность быть услышанной?
Лекция Ш. Он при всех спросил, я ли дала ему рецензию, и сказал, что принесет в следующий раз. Наверняка будут те же замечания. Кто я для него с его преклонением перед авторитетами?
Варя рядом сидит. Страдает по Нижинскому. Какая отрава эта тема! И нужно иметь сильную поддержку Высших, и что-то больше, чем просто здоровую психику (я имею в виду талант). Чутье, желание, любовь. А это или есть или нет. Если нет, то вряд ли кто-то или что-то может помочь.
Все, о чем пишу, не выражает и сотой доли того, что во мне. Мука бытия засасывает. Я нашла себя в творчестве. Но меня не находят многие и многие, кому, быть может, я нужна, мое знание, чувства, вдохновение. Это меня терзает. Во мне не умещается вся огромность невостребованного творчества, энергии душевной. Я не могу «консервировать» в себе себя же. Я прогораю, перебарываю жизнь, пе-ребаливаю ее. Приступы отчаяния периодически накатывают, отступают, оставляя какие-то хвори. Все это накапливается во мне. Я взрываюсь. Но бунт бессмысленный. И все снова и снова.
Был очередной срыв. Плакала, бредила, молилась. Призывала спасение в виде телефонного звонка. Прогоняла разум. Хотела скрыться там же, где скрывался Нижинский. Хотела узнать разгадку, приобщившись к его миру. Пусть наш мир не узнает, что ему за дело. И мне нет дела до него. Не получается у нас диалога на равных. Голова разгоряченная. Сплошное воспаление. Безумие не приходит, хоть временами кажется, я близка к нему. Бог молчит. Слышит мою бурю и молчит. И трагедия оборачивается фарсом, заключенным в четыре стены обычной московской квартиры. Цветы завяли, и совсем завяла я. Испытания уничтожают меня. Запросы неимоверно возросли. Рядовой быть не хочу. Дальше подъезда в «их» жизнь не пускают. Иногда выглянет кто-нибудь из-за дверей, окинет равнодушным взглядом или даже выйдет на лестничную площадку приветливо поболтать, и снова к себе.
Мои слова банальны, их легко опровергнуть четкой логикой ума. Что от этого изменится? Я сама слишком хорошо понимаю все. Слишком многое понимаю. В этом и беда.
Чего от меня хотят? Новых свершений? Стихов? Прозы? Любви? Муки? Чтобы я стала другой, более возвышенной и сильной? Я понимаю, но отказываюсь всегда и во всем выполнять чужую волю. Закабаление адское. Пошевелить пальцем нельзя без высшей указки. Все это, естественно, в морально-душевной сфере. А тело страдает не меньше. И чуда нет для меня. Уперлись, и продолжается бесконечность безвыходности. Только-только появится надежда, тут же отнимут и растопчут. А я не сильная, нет. Куда же дальше? Ниже меня кто еще спускался по лестнице отчаяния? Кто так долго терпел? Все на том свете, а меня не пускают, хотя я рвусь из силков жизни. В свободу, свободу, безумие или небытие. У меня же не остается выбора. В свободу жизни желаемой меня не пускают. А осознавать себя неудачницей, недостойной, ненужной не разрешает самолюбие, элементарное уважение к себе, которое сохранилось еще на донышке сердца. Ничего не изменив, я окончательно погибну.
Что-то во мне мешает подписать приговор себе, поставить крест и сдаться. А сил к борьбе тоже нет. И смириться не могу. Сила внутри меня не дает.
6.04. Может, и не нужно стремиться в этот мир к старым самодовлеющим снобам? Может, выход – в общении с молодыми, еще неизвестными, но перспектив-
ными и талантливыми? Создание своего по пути с ними, а не погоня за отживающим свое. Это был прекрасный творческий век, но это уже прошлое.
Нет, это тоже не совсем то, лишь хочу себя успокоить. Хоть доля правды в этой мысли есть, но лишь частица.
И за что мне дано это тщеславие, зачем меня отравили тягой к высшему, но не небесному, а земному? Мне тесно с обычными в одном времени и месте суши. Так говорить – нахальство. Только время рассудит мой спор с самой собой.
Все, что у меня остается – только мечты. Полностью свободна только там.
7.04. Сегодня была у хозяев, и там завязались религиозно-философские споры с Тимуром. Вначале я еще держалась, слушала, возражала. Но его спокойная одержимость подавляет. Спокоен, как скала. Одержим, как фанатик любой идеи. Голова у него набита учениями восточных мудрецов. Все разложено по полочкам. Человек. Мир. Вселенная. Все так строго и законченно, без сучка и задоринки. Скучно-то как. В конце концов, я согласилась отправиться после смерти в ад (хоть не понимаю, за что, в общем-то), лишь бы в этой жизни мне дали свободно дышать и творить. Была рада, когда вышла от них.
Сегодня со мной разговаривал Ш. о моей рецензии. Конечно, похвалил литературные способности, легкость, умение владеть пером. А замечания все те же, только предельно конкретно и лаконично. Говорил, что сама по себе идея двойника не нова, нужно подчеркнуть особенность. (А что же я делаю все время?) Еще больше наглядности, вещности, о работе художника, внешнем виде актеров и интерьере. Я пробовала возразить, что стилистику диктует спектакль, что форма сама себя лепит, что я умею писать и «классические» рецензии. Но времени было мало, минут 5, не больше, и диалога не получилось. Говорил он. В целом, хоть я не согласна почти со всеми его позициями, разобрался он хорошо. В его замечаниях не было для меня ничего обидного. По крайней мере я воспринимала все его слова без обиды, прекрасно понимая, что пока нет судьбы, еще долго буду выслушивать подобные «расчеты». Пока не самоценна моя точка зрения для других. Я – первокурсница, что с меня возьмешь. Но я-то чувствую мощь энергии душевной. Неуемная она. Что с ней делать-то?