Голова была пустая и ясная, спать не хотелось. Наталью охватило какое-то оцепенение, когда жизнь вдруг начинает казаться совершенно бессмысленной и нелепой, и все усилия, которые на нее затрачиваются, не стоят того, чтобы подниматься с дивана.
«Как все-таки все пошло, и глупо, и скверно». — Она смахнула набежавшие слезы. Никогда в жизни Наталья столько не плакала, как за последний месяц. Взяв сигарету и накинув пальто, она вышла на балкон. Где-то там, вдалеке, в холодном и невозмутимом небе сияла ее голубая звезда. Сияла, проливая нежный чарующий свет на этот дурацкий мир, оплодотворенный похотью и кровью, сияла, обещая бессмертие и красоту. Она еще обязательно будет счастлива!
Эпилог
Однажды весной я случайно оказался в институте философии на Волхонке, где сразу же наткнулся на стенд объявлений:
«26 марта в 14.00 в зале заседаний Ученого Совета состоится защита диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук Гончаровой Н.Н. по теме: «Проблема счастья в истории культуры».
Волнуясь от ожидания увидеть ее снова, я поднялся на второй этаж и осторожно прокрался в зал заседаний, войдя с заднего входа. Наталья стояла на трибуне, сбоку от длинного стола, за которым сидели стенографистка, три члена Ученого Совета и секретарь — бесцветная, худенькая женщина лет сорока.
— Таким образом, — раздался под высокими, лепными сводами чудесный грудной голос Натальи, — большинство людей ощущают себя несчастными потому, что работают, чтобы жить, а не живут для того, чтобы заниматься любимым делом. Что касается второго главного препятствия для счастья, то, хотя не все это ясно осознают, но практически все подсознательно чувствуют, — оно состоит в том, что «все тленно, все преходяще…»
Наталья была так хороша в этом своем темно-вишневом платье с белым бантом на левом плече, с распущенными волосами, ярко накрашенная, взволнованная и серьезная, что, по моим наблюдениям, большинство из присутствующих, — а здесь были и члены Ученого Совета, и аспиранты, и знакомые, — не просто слушали, а любовались ею.
— Еще есть вопросы? — поинтересовался председатель комиссии, в котором я узнал одного из наших университетских преподавателей. Вопросов больше не было. — Тогда приступаем к голосованию.
На свет извлекли какой-то обшарпанный ящик, высокопарно названный урной, и пока члены Ученого Совета по очереди опускали туда бюллетени, Наталья разговаривала с родителями, которые пытались ее успокоить. В какой-то миг мы встретились взглядами, она узнала меня и как-то странно — я приписал это волнению — кивнула.
Но вот голосование было закончено, и председатель, попросив всех занять свои места, огласил результаты защиты: «За — 12», против — 1». Интересно, кто был этот одинокий козел, осмелившийся проголосовать против?
Я сидел, вжавшись в кресло, и, чувствуя какую-то смертельную тоску на сердце, наблюдал за тем, как вокруг Натальи образовалась небольшая толпа с цветами — все торопились запечатлеть поздравительный поцелуй на ее разрумянившейся щечке. Наталья была просто божественна — улыбающаяся, с возбужденно блестевшими глазами, поминутно отводящая с лица прядь длинных черных волос!
Не выдержав этого чудного зрелища, я незаметно выбрался из зала, спустился на первый этаж и мрачно закурил.
Знала бы Наталья, что один только рассказ о любви к ней, лишил меня самой красивой из всех моих возлюбленных! И, хотя Светлана уехала не сразу после этого, а спустя три дня, больше мы с ней не виделись…
Когда сверху послышалось цоканье каблуков, я поначалу даже не поднял головы, решив, что это какая-нибудь секретарша идет набирать воды в чайник.
— Олег?
Выронив горящую сигарету, я застыл на месте, но зато сердце сорвалось в бешеный галоп. Пока я стоял как парализованный, Наталья спустилась по лестнице и, улыбаясь, подошла ко мне.
— Привет.
— Здравствуй, — прохрипел я. — Поз… поз… Черт! Поздравляю тебя с защитой!
— Спасибо. А тебе спасибо за твои чудные письма. Однажды, когда мне было совсем плохо, я перечитала их…
— И поняла, что есть кто-то, кому еще хуже?
Она отрицательно покачала головой.
— Ты себя недооцениваешь.
И тут меня прорвало:
— Знаешь, чего лично мне не хватает для счастья? — вдруг выпалил я, пока она продолжала смотреть мне прямо в глаза, улыбаясь все той же улыбкой. — Тебя!