За то время, что мы с ней не виделись, произошло немало событий, но сейчас все они ушли в тень, стали неважными и неглавными, тогда как та ночь в музее вновь и вновь всплывала в моей памяти со всеми своими незабываемыми подробностями. Она уже казалась и далеким прошлым, и случайным, неповторимым эпизодом, а потому я не знал, что и думать, когда на два своих письма в Оптино получил в ответ только одну короткую, сдержанно-ласковую открытку. Но три дня назад раздался звонок, и Светлана сказала, что соскучилась и хочет приехать ко мне в гости.
Я никогда не был особенно сентиментален, но все это время жалел, что у меня не было фотографии Светланы — причем обязательно с тем насмешливым взором, который смутил меня в тот первый раз. Я не знал, что с нами будет дальше, и не имел на этот счет никаких предчувствий, мне просто хотелось жить — и если уж не повезло с самой любимой — наслаждаться обществом других женщин как можно чаще. Все остальное было вторичным — и угроза увольнения с работы в виду сокращения штатов, и несущиеся со всех сторон заклинания о кризисе и безнадежности.
Однако я пока не был достаточно уверен в чувствах Светланы, а потому не особенно боялся потерять то, чего еще фактически и не имел. Мне было слишком хорошо известно, что такое минутные женские слабости и как жестоко они потом могут обернуться невозмутимо-наигранным вопросом: «Ну и что?»
Я поднял воротник плаща, чтобы укрыть шею от холодного осеннего ветра. Я любил осень и радовался, что наш роман развернется именно осенью, в тот самый период года, когда я жадно ощупывал раздувающимися ноздрями обнаженную полноту жизни и становился немного похож на шального кота — запах серых, прелых листьев пробуждал во мне обостренную чувственность. Любая, не слишком холодная осенняя ночь вызывала во мне не меньший эротический трепет, чем самые знойные летние вечера. Мне всегда казалось, точнее, я просто верил в это, как в мечту, что однажды, поздним осенним вечером, познакомлюсь с одинокой красивой женщиной с пышными длинными волосами, в светлом плаще и изящных сапогах.
И я живо представлял себе эту сцену — я буду слегка пьян, а улица пустынна, но стоит мне заговорить, а ей ответить — и мы почувствуем себя знакомыми тысячу лет, и оба обрадуемся этому чувству. И пусть это произошло не осенью, а летом, и не в Москве, а в Козельске, но Светлана так походила на ту одинокую осеннюю красавицу из моей мечты, что я ждал ее с удовольствием, повторяя про себя придуманный афоризм: «Лучшие часы жизни мы проводим в ожидании любимых женщин, худшие — в ожидании самого ожидания».
— Внимание, автобус Козельск-Москва прибывает на пятую платформу.
Я вздрогнул и, переложив букет алых роз из одной руки в другую, поспешно закурил, потому что опять — и в которых раз — ужасно разволновался. Светлану я увидел сразу, как только она вышла из автобуса, поставила на землю большую зеленую сумку и огляделась по сторонам. Вслед за ней из того же автобуса вышел высокий, спортивного вида парень, который принялся ей что-то говорить, указывая то на сумку, то в сторону метро, но она рассеянно улыбалась, отрицательно качала головой и всматривалась в снующую толпу людей.
Скрытый уличным фонарем, увешанным рекламными щитами, я почти минуту жадно изучал ее, чувствуя, как волнение переходит в восторг. Все еще загорелая, с распущенными волосами, умело и эффектно накрашенная, в элегантном белом плаще и изящных полусапожках она производила более сильное впечатление, чем тогда в Козельске. Пытавшийся ее уговорить парень с явной досадой отвернулся и зашагал прочь. Я выждал минутную паузу и вышел из-за своего столба.
— Привет, — первой сказала она.
— С приездом. Это — тебе.
— Спасибо.
Она подставила губы, и мы чуть смущенно поцеловались.
— Ты просто чертовски хороша. Я и раньше догадывался, что совершенство беспредельно, но сегодня убедился в этом окончательно.
— Ох, какие мудреные комплименты отпускает этот коварный столичный обольститель простой и скромной девушке из Козельска. При этом он еще опаздывает, заставляет ждать и отбиваться от местных ловеласов. Впрочем, эти розы все искупают.
— Ладно, ладно, не прибедняйся, пожалуйста. Глядя на нас, не скажешь, кто из Козельска, а кто из Парижа. От этих духов в обморок упасть можно, как с тобой еще в автобусе кто-то ездит. Кроме того, я не опоздал, а просто стоял вон за тем столбом и не решался подойти. Разумеется, не из-за этого хмыря, который к тебе приставал, а потому что ужасно разволновался.
— С чего это?
— Не знаю. То есть знаю — из-за тебя. В общем, я ужасно рад тебя видеть, и, если ты позволишь, еще раз поцелую.