По ее лицу текут слезы, и она кивает. Мы оба знаем, почему.
— Конечно, он должен очнуться очень скоро, — говорит врач.
Мое сердце колотится, а горло сжимается. Я не знаю, как смогу сказать ему эти слова. Этого не должно было случиться, но случилось, и я должна выполнить обещание, данное брату. Шон снова притягивает меня, прижимая к себе.
— Что бы тебе ни понадобилось, Девни, я здесь.
Он говорит это, не зная, что вся моя жизнь изменилась всего за несколько часов. Я должна дать ему понять, что больше не свободна. Остин — это все, что имеет значение.
— Шон…
— Ты не должна ничего говорить.
— Я должна. Я должна объяснить. Когда Джаспер и Хейзел составляли завещание, они указали меня как единственного опекуна Остина, если с ними что-то случится.
Он вздыхает и касается моего подбородка.
— Я понял. Я также являюсь опекуном Хэдли и Бетанни. Я понимаю, что это значит.
— Нет, — вздыхаю я и отступаю назад. — Ты не понимаешь. Ты видишь, но не понимаешь… — паника нарастает внутри меня, когда грандиозность ситуации предстает во всей красе. — Ты не можешь понять, потому что не знаешь, почему они выбрали меня.
— Конечно, знаю. Ты его тетя.
Я смотрю в его зеленые глаза, мое зрение затуманивается от слез, и правда выплескивается наружу.
— Я его биологическая мать.
Глава двадцать восьмая
Девни
Он не произнес ни слова с тех пор, как я рассказала ему правду несколько минут назад. Сразу после того, как я это сказала, доктор привел нас в палату Остина. Теперь мы стоим в дверях, слушаем писк аппаратов и смотрим, как спит хрупкий мальчик в кровати. Нога Остина обмотана, находится в скобе и приподнята. Восстановление будет трудным, но я сделаю все возможное, чтобы облегчить ему жизнь. Сначала мне придется разбить ему сердце и молиться, чтобы моя любовь оказалась достаточно сильной и помогла его исцелить.
— Ты идешь? — спрашивает Шон, и от его голоса я немного сжимаюсь.
Сегодняшний день мог закончиться миллионом лучших способов. Мой брат мог бы остаться в отеле, выжить, а кусочки пазла сложились бы так, как нужно, чтобы рассказать Шону о моем… моем сыне. Но этого не произошло. Вместо этого я, возможно, все испортила.
Я поднимаю на него взгляд, его густые ресницы обрамляют невероятные изумрудно-зеленые глаза.
— Я не хотела этого…
— Не сейчас. Не сейчас, когда ты ему нужна.
Мы поворачиваемся к тому месту, где лежит Остин.
— Нам нужно поговорить.
Он кивает.
— Мы поговорим, но сейчас есть вещи поважнее, чем то, что нам с тобой нужно решить.
Я знаю, что причинила ему боль. Я чувствую, как между нами растет напряжение. Я скрывала это от него десять лет, и мне остается только надеяться, что он поймет, когда узнает всю историю. Сначала я должна разобраться с ситуацией.
— Он должен скоро очнуться, — мягко говорит медсестра, подходя к нему. — Если вы хотите быть рядом с ним, возможно, ему будет полезно увидеть знакомое лицо.
Рука Шона касается моей спины, и я позволяю ему провести меня в палату. Словно расступившееся море, мы стоим по обе стороны от него. У меня болит в груди, когда я смотрю на маленького мальчика, которого люблю больше собственной жизни.
— Он не заслуживает ничего из этого. Он должен кататься на лошади по снегу, бросать мяч с отцом и планировать, как попасть в беду, — говорит Шон, откидывая волосы Остина назад.
— Нет, он не заслуживает ничего из этого.
Его счастье и шанс на хорошую жизнь — вот причина, по которой я все это терплю. То, что я могла дать ему в двадцать лет, не шло ни в какое сравнение с той жизнью, которую обеспечивали Джаспер и Хейзел. Они смогли обеспечить его и воспитать так, как я хотела. Для него никогда не существовало разногласий или несчастья. Остина любили и заботились о нем во всех отношениях. Мне повезло, что, потеряв сына, я обрела племянника, которого Хейзел и Джаспер любили как родного сына. Они хотели, чтобы я любила его. Они умоляли меня вернуться в Шугарлоуф, стать его тетей и увидеть, как он растет. Как бы трудно ни было, я сделала это, и это был самый большой подарок, который они когда-либо мне дарили.
— Остин, — зову я его по имени со всей нежностью, на которую способна. — Все хорошо, милый мальчик, — я провожу руками по его волосам, а затем по его милому лицу.
Как бы мне ни хотелось увидеть его глаза, я не хочу этого делать. Когда он проснется, у него будут вопросы, и я не хочу давать на них ответы. Нет простого способа сообщить кому-то такие новости. Это нужно делать очень осторожно. Я смотрю на Шона, и его взгляд встречается с моим.