Золотой век закончился благодаря энергии заблуждения. Прогресс стал Богом. О настоящих богах забыли. В прежние времена homo sapiens радовался жизни, как младенец. Проснулся живой — и хорошо! Будет день, будет и пища. Об остальном позаботятся ангелы-хранители.
Теперь счастье посещает его только в тот момент, когда он покупает какую-нибудь новую техническую дрянь — последнюю модель мобильного телефона, неведомую разновидность вибратора или кухонную многофункциональну кастрюлю, которая, по уверениям телерекламы, может служить по совместительству грелкой, орудием убийства и жилеткой, чтобы в нее поплакаться, когда все вокруг невмоготу.
Женщину, и ту хотят только виртуальную. Живая уже никому не нужна! У папы была такая. И у дедушки. А ему подавай только ту, что сидит, раздвинув ноги, в Интернете. Но и эту он обнюхает лишь, если ее предварительно пропустят через фотошоп.
Компьютерные мальчики совокупляются с компьютерными девочками только в компьютере. На поиск друг друга по электронной почте тратится столько времени, что сперма до адресата уже не доходит. Герой романа Новикова-Прибоя «Цусима» командир миноносца, всю жизнь проболтавшийся в море, верил, что «рано или поздно человечество изобретет прибор для брачного сожительства на расстоянии». Теперь такой прибор изобрели. Но оказалось, что пользоваться им омерзительно. Куда приятнее валить однокурсницу прямо в подъезде на бетонный пол голыми руками без помощи электронных систем.
Лучшее — враг хорошего. Зачем «Виагра», если и так стоит? Наркотики не нужны человеку с буйным воображением. Закрыв глаза, он видит такое, что недоступно ни дону Кастанеде, ни его обкурившимся ученикам.
Сторонники прогресса напоминают пьяниц. Те тоже с вечера верят, что если принять еще одну, то будет в самый раз. А с утра ищут сочувствия и клянутся больше никогда не мешать водку с пивом. Но ровно через шесть часов опять берутся за старое. И так день за днем, пока милиционерша с косой не задержит их окончательно, чтобы доставить в самый вечный из возможных вытрезвителей.
Путешественник, который закроет Америку, будет еще более велик, чем Колумб. Невзирая на все усовершенствования, мир по-прежнему плохо устроен. Человечество научилось пользоваться туалетной бумагой, но так и не разучилось отливать, где придется. От слишком интимного контакта люди защищаются презервативами. Но количество самоубийств от несчастной любви не уменьшается. Убивать на улице с помощью топора считается неэстетичным, но где-нибудь в Ираке с соблюдением обычаев и правил войны — даже полезным для блага цивилизации.
Если американский солдат выпустит кишки из одного отдельно взятого арабского мальчика, ковыряющегося в носу на перекрестке, его посадят. Но если он же в процессе боя высадит из гранатомета целый домик, где прячется с десяток таких мальчишек, даже наградят.
Сколько ни напридумывали разновидностей протезов, а отрывать ноги реже не стали. Скорее, наоборот. Поэтому, будь у меня выбор, я согласился бы вечно жить в дикости, чем медленно умирать в окружении всех благ цивилизации.
Любая реформа ничего не улучшает. Каждое открытие что-то навсегда закрывает. Все дороги, в конце концов, ведут только на кладбище. Истина — не в вине. Она — в заблуждении.
Поэзия запрета
Сильный стремится к свободе. Слабый — к покою. Каждый цензор убежден, что запретить следует саму жизнь.
Запретный плод сладок. Никто не помнит, кто это сказал. Но несомненно, что автор фразы страдал серьезными нарушениями психики. Мне пришлось продегустировать немало запретных плодов. Большинство из них оказались кислыми, горькими и гнилыми на вкус. Какими угодно — только не сладкими.
Запрещенный советской властью Солженицын при ближайшем знакомстве оказался нудным старикашкой, от чтения которого хотелось сбежать на Запад. Многопартийная система — балаганом. Джинсы — просто повседневной одеждой, довольно неудобной даже в сравнении с юбкой готтентота, не говоря уже об обычных армейских штанах. Зачем с ними боролись в СССР, уму непостижимо! Тем не менее, боролисьь! Точно так же, как с писаниями войновборолиськой мелкой «парнасской сволочи», возвращенные имена которой теперь не помнят даже узкие специалисты.
Нужно быть действительно крепко не в себе, чтобы дочитать до конца «Лолиту». Сопливый рассказ извращенца об уголовной похоти к прелестям двенадцатилетней дуры, наверное, может возбудить психоаналитика, надеющегося нагреть руки на «лечении» такого идиота. Но нормальный молодой человек, вступающий во взрослую жизнь, с куда большим интересом просто попрыгает часика дватри на ядреной бабенке, чем запустит в мозги эту литературную муть. А ведь было время! «Вы читали «Лолиту»? Как не читали? О, вы столько потеряли…» Даже не верится, что первое советское издание «Лолиты», которое во времена моей студенческой юности было днем с огнем не сыскать, в прошлое воскресенье попалось мне на Петровке ровно за одну гривню — в стопке таких же «супервостребованных» книг.