Возможно, с приходом Трапаттони ни президент, ни болельщики могли не жалеть о потере Малезани (кстати, радужные ожидания оправдались быстро, и по итогам сезона 1998/99 «Фиорентина» впервые за 14 лет вошла в тройку призеров итальянского чемпионата). Но для меня смена тренера, увы, означала смену клуба.
Никто, собственно, не вынуждал меня покинуть «Фиорентину». Напротив, все подчеркивали, что, если хочу, могу остаться. Но при этом популярно объяснили, что шансы на место в основном составе у меня могут появиться только во второстепенных матчах или в случае травмы одного из трех других легионеров.
Рассказывая в одной из предыдущих глав о «деле Босмана», я упустил одну существенную деталь: плодами победы решительного бельгийца смогли в полной мере воспользоваться только игроки из стран Европейского Сообщества. Именно для них были отменены все квоты и лимиты, вопрос же о том, сохранить ли ограничения для футболистов из других регионов, было решено оставить на усмотрение национальных федераций. В конце концов, Европейский Суд справедливости не мог или не считал себя обязанным заниматься судьбами южноамериканцев, африканцев, азиатов и даже выходцев из Восточной Европы.
Конечно, «дело Босмана» облегчило жизнь и нам - россиянам, румынам, чехам, аргентинцам, нигерийцам и множеству других членов огромного легиона иностранцев в европейском футболе. По крайней мере, теперь мы не должны были конкурировать за место в составе с французами, шведами, голландцами. Но наше, так сказать, внутреннее соперничество продолжалось.
Трапаттони привел с собой в «Фиорентину» чешского защитника Томаша Ржепку и, таким образом, в команде стало четыре игрока из-за пределов ЕС, считая аргентинца Батистуту, бразильца Эдмундо и меня. В этой четверке, согласно планам нового тренера, я занимал последнее место, так что мог рассчитывать только на травму кого-то из троих или, как я уже сказал, на участие в каком-то не имевшем особого значения матче, когда ведущим футболистам предоставлялась передышка. Нетрудно понять, что такой поворот событий меня не устраивал.
Уезжать из Италии мне не хотелось. Я был полон амбиций и считал, что дела мои складываются весьма неплохо, несмотря на травмы предыдущего сезона. Мне казалось, что я вполне мог успешно играть в Серии А. Да и страна с ее замечательным климатом, великолепной кухней и прекрасными возможностями для семейного отдыха нравилась мне все больше и больше. Но, реально оценивая собственные перспективы, я был вынужден признать, что они далеко не блестящие.
Малезани был не прочь видеть меня в своей новой команде. Но ситуация с иностранцами - не членами ЕС в «Парме» была еще более тяжелой, чем в «Фиорентине»: с моим приходом нас стало бы шестеро. И хотя, в отличие от Трапаттони, тренер не отводил мне в этой компании последнее место, я понимал, что менее жесткой конкуренция от этого едва ли станет.
В общем, все шло к тому, что мне придется возвращаться на Британские острова. Несколько команд премьер-лиги выразили желание приобрести меня. Помню, среди них были «Ньюкасл» и «Миддлсбро». Имелись и другие предложения, но все их разом перекрыл сильнейший шотландский клуб - «Глазго Рейнджере», с которым никто из рядовых английских команд в финансовом плане тягаться не мог.
Наверное, в чем-то это был для меня шаг назад. В свое время я прибыл в Италию, полный честолюбивых планов, но не сумел осуществить их и был вынужден вернуться за Ла-Манш. При этом мой путь лежал даже не в английскую премьер-лигу, а уровень шотландского футбола, как известно, уступает уровню южных соседей. Утешало лишь то, что я буду играть в сильнейшем клубе Шотландии, по количеству титулов не знающем равных ни в ней, ни где-либо еще.
Но были и кое-какие положительные моменты. Возвращение в Соединенное Королевство повышало шансы моей семьи на получение британского подданства (процесс этот сложный и продолжительный, и завершить его мне удалось совсем недавно, через 10 с лишним лет после приезда в страну). И потом мы все-таки продолжали считать Англию своим домом и часто под ласковыми лучами флорентийского солнца тосковали но унылым английским пейзажам. Даже бесконечный моросящий дождь после шести лет казался нам родным, так что мы регулярно ездили из Флоренции в Манчестер, каждый раз радуясь поездке, какой бы погодой она ни сопровождалась.
В общем, направляясь в Глазго на личном самолете президента правления «Рейнджере» Дэвида Мюррея, я испытывал смешанные чувства, но, не скрою, разочарования все-таки было больше. Тем более что мне предстояла разлука с семьей. Мы решили, что Инна и Андрей не поедут со мной в Шотландию, а будут жить в нашем доме в Манчестере, благо я смогу навещать их каждый выходной. А вскоре мы приступили к осуществлению давнего плана, согласно которому для постоянного проживания нужно было подобрать дом близ Лондона. Поиск подходящего жилища и его ремонт заняли порядка двух лет, и в итоге мы осели в Ист Гринстеде. Туда уже добираться из Глазго было посложнее, так что приходилось часто летать, но иной раз я мог преодолеть разделявшие нас 400 миль и на машине.
Конечно, прожить в одиночестве все четыре года, что я провел в Шотландии, я бы ни за что не смог. Так что половину этого срока наша семья провела вместе. Именно в Глазго 23 марта 1999 года родилась Ева. Это был еще один счастливейший день в моей жизни! Я был несказанно рад рождению дочери, тем более что для нас оно явилось неожиданным - врачи советовали нам готовиться к появлению мальчика.
У нас не было причин сомневаться в прогнозе специалистов. Единственным человеком, не поверившим докторам, была наша ближайшая подруга Инна Маликова. Она в тот момент тоже ждала ребенка и не переставала уверять нас: «Никого не слушайте. Я рожу' мальчика, а у вас будет девочка, невеста для него». Представляете, как мы были удивлены и обрадованы, когда ее слова сбылись?!
В первый раз мы с Инной прилетели в Глазго одновременно: я из Флоренции, она из Москвы. На все формальности времени много не ушло. На стадионе «Айброкс Парк», домашней арене «Рейнджере», я встретился с Дэвидом Мюрреем и подписал контракт на четыре года.
В тот момент в команде происходили существенные перемены. Сезон 1997/98 был для моего нового клуба неудачным, ибо чемпионом стал заклятый враг «Селтик» (об истории удивительного, не знающего аналогов соперничества двух клубов из Глазго мы поговорим чуть позже: эта тема кажется мне заслуживающей внимание любителей футбола).
На сегодняшний день из 106 чемпионатов Шотландии «Рейнджере» и «Селтик» выиграли 87 на двоих (49 и 38 соответственно). В свое время «Сел гику» удалась рекордная серия из девяти побед подряд (с 66-го по 74-й год), и с тех пор «Рейнджере», естественно, стремился превзойти это достижение. И в конце 90-х был к этому необычайно близок. Повторить-то рекорд он сумел, неизменно выигрывая с 89-го по 97-й, а вот побить - не удалось: именно «Селтик» весной 98-го остановил победное шествие моего будущего клуба.
Понятно, что эта неудача принесла величайшее разочарование и болельщикам, и самому клубу. И, как всегда бывает в таких случаях, назрели крутые перемены. Пришел новый тренер - голландец Дик Адвокаат, три года работавший со сборной Голландии (правда, без особого успеха). Существенно обновился и состав: «Рейнджере» покинули такие знаменитые игроки, как феноменальный бомбардир Алл и Маккойст (его клубный рекорд - 355 голов - едва ли когда-нибудь будет побит), многоопытный вратарь Энди Горам, непредсказуемый (как на поле, так и вне его) Пол Гаскойн, один из самых талантливых английских футболистов своего поколения. На смену им были приглашены голландцы Артур Нуман и Джованни ван Бронкхорст, аргентинский форвард из «Мальорки» Габриэль Амато, французский голкипер Лионель Шарбонье и некоторые другие игроки, в том числе и ваш покорный слуга.
От обновленной команды требовалось только одно - выиграть все что можно. Собственно, перед «Рейнджере» всегда ставится только такая задача, но в тот год, учитывая разочарование предыдущего сезона, она была вдвойне насущной.
Так что у меня не было возможности слишком долго расстраиваться по поводу не сложившейся итальянской карьеры. Очередной период моей жизни должен был остаться позади. А впереди? Впереди - новые устремления, новые амбиции, новые надежды.