Сердце сдавливает. Грудную клетку разрывает. Душа кровавыми слезами рыдает. Все внутренности в крошку его словами перемолоты. Лёгкие на лоскуты изрезаны.
Каждый раз, когда мне кажется, что он излил всю свою боль, оказывается, что её остаётся в нём сполна. И она такая глубокая и тяжёлая, что я даже представить не могу, как он живёт с ней.
Север в очередной раз останавливает машину и осторожно перетягивает меня к себе на колени. Утыкаюсь носом ему в шею, пока он гладит спину и руки ладонями и шепчет тихие успокаивающие слова.
Почему я не могу перестать реветь? Это я должна его поддерживать, а не он меня. Это я сейчас обязана его успокоить, но вместо этого позволяю ему снова переживать за меня.
Как ни стараюсь успокоиться, удаётся мне это далеко не сразу. Когда немного прихожу в себя, утираю слёзы рукавами и встречаюсь взглядами с бирюзой любимых глаз.
— Извини меня. — вырываю сипло. — Я ничего не могу с этим сделать. После всего, что ты пережил, Тём. Господи… — сжимаю зубы, чувствуя новый приток слёз, и шумно дышу, пока давление в груди не ослабевает. Проталкиваю ком в горле. — Как я могу не переживать за тебя? Как могу не жалеть того малыша, которому с самого детства пришлось столкнуться с предательством родных? Которому столько раз делали больно? Как, тём? Как? — дорезаю уже задушено.
Он сжимает пальцами мой подбородок, снова устанавливая зрительный контакт.
— Никак, Насть. Я понимаю тебя, маленькая. И ты извини, но сама знаешь, как я отношусь к чужой жалости. Меня никогда не жалели, когда я в этом нуждался, а сейчас она мне не нужна. Главное, что теперь всё это в прошлом. И у нас с тобой всё будет хорошо.
Мы ещё долгое время так и сидим, обнявшись, просто гладя друг друга руками. В какой-то момент мне в голову приходит абсолютно безумная мысль, которая вынуждает меня резко выпрямиться и ляпнуть, наверное, самую большую глупость в своей жизни, но тормознуть этот порыв я не успеваю.
— А знаешь, Тёма, я благодарна твоей маме за то, что она ушла. Ведь иначе мы могли бы никогда и не встретиться.
Парень скашивает на меня подозрительный взгляд, будто у меня вдруг вторая голова выросла.
— Что ты несёшь, Насть? — буркает одновременно зло и растерянно.
Не знаю, как правильно ему объяснить, поэтому толкаю, как сама это представляю:
— Если бы она не ушла, то отец не стал бы срываться на вас. И не было бы той ужасной ночи. Ты бы не уехал в Питер. Не встретил Антона. Не приехал бы с ним в академию. И никогда бы не увидел меня, а значит…
— Блядь, Настя, серьёзно, что за бред? — рявкает уже громче, но я просто не способна остановить поток своих мыслей.
— Каждое решение и действие имеет "эффект бабочки". Вот представь ситуацию: утром ты принимаешь решение поваляться в постели ещё пару минут. На кухне решаешь приготовить омлет вместо бутерброда, тратя лишние пять минут. Потом… Дослушай, Тёма. — затыкаю ему рот, когда снова собирается обвинить меня в том, что я свихнулась. — Когда одеваешься, берёшь рубашку, а не свитер. Пока застёгиваешь пуговицы, теряешь ещё минуту. Выходишь из дома на восемь минут позже, чем обычно, и идёшь на остановку общественного транспорта. И видишь там ужасную аварию, произошедшую на эти самые восемь минут раньше. А если бы ты не решил полежать подольше, съесть яйца и надеть рубашку, то стоял бы там и…
— Всё, хватит, малыш. Я понял, что ты хочешь этим сказать. — сипит и переводит взгляд на дорогу.
— Правда?
— Да. Не только наши ежесекундные решения, но и действия других людей влияют на нашу жизнь. Если бы в тот день, когда мы встретились в коридоре, я не забыл в машине телефон и не решил вернуться за ним…
— А я взяла американо вместо латте, которое готовится на минуту дольше…
— Всё могло бы быть иначе. — одновременно подводим итог.
Замираем, глядя друг другу в глаза.
— О чём ты думаешь, маленькая? — хрипит тихо Северов.
— О том, какой была бы моя жизнь, если бы всё не случилось именно так. А ты, любимый?
— О том же. — выдыхает глухо. — А ещё о том, что я бы сказал маме спасибо. — надрывный вдох. — И, Настя, я должен ещё кое-что тебе объяснить, чтобы у тебя не было больше никаких вопросов.
— Что, Артём? — спрашиваю полушёпотом.
— Наследство… Это не совсем так.
Прикладываю пальцы к его губам.
— Егор рассказал, что это мама откладывала вам деньги. Значит, она заботилась о вас, как могла.
Тёма так тяжело сглатывает, что кадык едва ли не кожу продирает.
— Она приходила, когда мне было пятнадцать. Подкараулила у школы. Рассказала о деньгах на счету. Блядь. — переводит дыхание. Запускает пальцы в волосы, прочёсывая их нервным движением. — Я сразу и не узнал её. Богатая, красивая, почти не изменившаяся за девять лет. Я даже слушать её не стал. Сказал, что срать мне на её деньги и ушёл. Она, бляядь… — взвывает тихо, поднимая голову к потолку. — Надо покурить, Насть.