Поворачиваюсь к нему и обнимаю за торс.
— Солидарна, Тёма. Я с ней поговорю.
— Хорошо.
Едва собирается отстраниться, крепче сжимаю руки на его пояснице.
— Артём, я…
Блядь, я понятия не имею, как преподнести ему эту информацию. Что если он разозлится и психанёт из-за моих действий? Кому, как не мне, знать, как сильно он не любит, когда кто-то лезет в его жизнь? Что же мне делать? Наверное, это была глупая затея, но я просто не могла поступить иначе. Ещё немного, и молчать уже не будет смысла, он и так всё узнает. Но у меня просто нет права отступать от своей цели.
— Что, Настя? — внимательно вглядывается в моё лицо.
Знаю, что он замечает мои сомнения, поэтому растягиваю губы в улыбке и говорю:
— Спасибо, любимый. Для меня это очень важно.
Он ничего не отвечает, но кладёт ладонь на щёку, поглаживая большим пальцем, целует, натягивает штаны и выходит, а я привожу себя в порядок. Ну как привожу… Смываю следы нашей бешеной страсти, придаю волосам относительно приличный вид, и на этом мои полномочия закончились, потому что замазывать засосы тональником нет никакого смысла.
Погружаюсь в свои мысли, придумывая, как преподнести Северову новости, но ни одной чёртовой идеи на этот счёт у меня нет. Он меня убьёт. Точно убьёт. Голыми руками шею свернёт. Определённо.
Глухо выдыхаю и нагребаю кислорода с запасом, потому что должна признаться своему будущему мужу, что в тайне от него…
Мои мысли прерывает мамин убитый взгляд, который она бросает на меня, едва заметив.
— Что случилось? — спрашиваю обеспокоенно, входя на кухню и занимая место за столом напротив родительницы.
Любимый молча ставит передо мной чашку с горячим кофе, а посредине стола тарелку с бутербродами. Несмотря на испытанную ранее неловкость и мамин серьёзный вид, понимаю, что голодна, поэтому тянусь за бутербродом и откусываю большой кусок, которым и давлюсь, когда мать прискорбно выбивает:
— Твой папа в тюрьме.
Едва удаётся откашляться, выпиваю стакан воды, который мне даёт Север.
— Всё серьёзно?
Она утвердительно кивает головой и отпивает из своей кружки. Любимый занимает место за моей спиной и кладёт ладонь мне на плечо, выражая поддержку. Сжимаю его пальцы и сосредотачиваю всё своё внимание на маминых словах.
— Оказывается, он погряз куда глубже, чем я могла представить. Несмотря на некоторые аспекты, — так она называет отмывание денег через их адвокатскую контору, — я всегда вела дела честно и думала, что и твой папа тоже. Но оказалось, что у него было достаточно большое количество "купленных дел". Когда выяснилось, что он подкупает судей, чтобы выиграть дело, прокуратура инициировала проверку всех процессов, которые он вёл, и вскрылось слишком многое.
— И ты ничего об этом не знала? — высекаю с сомнением, ведь они столько лет вели дела вместе. Она выражает отрицание, снова качнув головой. — И что ему грозит?
— Подкуп, взятки, фальсификация судебных процессов…
— Сколько, мама? — выталкиваю с дрожью, которую не удаётся спрятать, как ни стараюсь.
— От десяти до семнадцати лет. Но срок может и увеличиться, если вскроется новая информация.
Зажимаю рот ладонью, сдерживая крик. Тёма только крепче сжимает пальцы на плече.
И пусть отец так и не смог смириться с моим решением уйти из дома и отказаться от всего ради того, чтобы быть с Северовым, он всё равно мой папа и я не желаю ему такой участи. Решение принимаю мгновенно.
— К нему пускают?
— Нет.
Вскидываю голову вверх, вкладывая во взгляд молчаливую просьбу. Артём кивает.
— Позвоню Тохиному отцу. Возможно, он сможет помочь. — с этими словами выходит, а мы с мамой сохраняем напряжённое молчание.
Сжимаю ладонями чашку, чтобы скрыть нервную дрожь в пальцах. Делаю глоток, потому что просто не знаю, что мне теперь делать. Как вести себя? Я и до этого понимала, что с папой не выйдет наладить отношения, но всё же надеялась, что со временем он сможет принять нас с Артёмом. Я готова была ждать сколько угодно. Я надеялась, что однажды он поймёт, как я счастлива с любимым человеком, и лёд треснет, а теперь…
— Мам, он знает, что я живая и что вернулась?
— Знает. — обрубает, отводя глаза в сторону.
А мне вдруг так больно становится, потому что меня десять дней считали погибшей, а когда я воскресла из мёртвых, родной отец даже не позвонил.