— Хватит, Артём! — кричит Настя.
— Заткнись и сиди смирно! — рявкает Должанский, ударяя её пистолетом по голове.
Делаю прыжок, но он слишком быстро возвращает дуло на прежнюю позицию.
Блядь, между нами всё ещё остаётся около двух метров. Я не успею. Не успею, мать вашу.
Сжимаю кулаки, пряча трясущиеся пальцы.
— Успокойся, любимая. — прошу тихо, цепляя её перепуганные глаза. — Всё будет хорошо.
Самому бы ещё в это поверить…
— Любимая… — ржёт эта мразота. — А она говорила, что ты нормальный мужик. Да, Настя? Говорила же?
Она медленно кивает, а он снова замахивается.
В этот же момент раздаётся её крик:
— Сейчас!
В ту же секунду, как она падает на спину, я прыгаю на уёбка, сбивая его с ног. Пистолет вылетает из его рук. С силой, которой раньше у него не было, он сбрасывает меня с себя, отталкивая на свободное пространство.
Пропускаю несколько ударов, но своими сыплю чаще и сильнее. У меня куда больше причин ненавидеть его, чем у него — меня.
Пригибаюсь, одновременно вбивая кулак ему в солнечное сплетение. Воздух с хрипом вылетает из его грязного рта. Подсечка. Он падает на спину. Седлаю. Сжимаю в руке кастет. Удар. Удар. Удар. Хуярю обеими руками.
Глаза заливает кровавой пеленой. Нет контроля ни над сердцем, ни над лёгкими, ни над телом, ни над мыслями.
Только желание убить его, раз и навсегда избавив свою любимую маленькую девочку от его тени. Эта мразота не будет дышать с ней одним воздухом. Они не будут ходить по одной земле.
Я не думаю о том, что это не просто превышение самообороны, а хладнокровное убийство. Я не думаю о том, что мне светит срок. Я не думаю о том, что оставлю Настю одну.
Только о том, что она должна быть в безопасности. Пусть даже меня не будет рядом. Её сердце будет биться без страха. На её теле не будет ран и синяков. В её глазах не будет отчаяния. На её щеках не будет слёз. Она не будет бояться выходить из дома. Она будет жить свободно.
Мои кулаки превращаются в месиво, так же, как и лицо уёбка, который мучил самого дорого для меня человека на свете. Мою Настю. Мою идеальную девочку. Мою любимую малышку. Девушку, которая показала мне, что такое счастье. Которая вернула мне любовь и доверие к людям. Которая научила меня улыбаться и смеяться от всей души. Которая вернула мне брата. Которая уничтожила всех моих демонов.
Которая смогла полюбить ещё задолго до того, как я стал человеком. До того, как научился подстраиваться, прогибаться, ломать себя ради неё.
Прости, малыш, но так надо. Просто живи спокойно. — транслирую мысленно, откидывая в сторону кастет и сжимая двумя руками шею Должанского. — Просто живи, родная. Живи. Научись жить без меня. Ты сильная. Ты справишься с этим. А я всегда буду тебя любить.
— Не надо, Артём! Умоляю, не надо! — с трудом улавливаю не только её голос, но и мольбу. — Прошу, Тёма! Молю! Остановись!
— Прости, Настя… — сильнее сдавливаю глотку, видя, как расхуяренная морда начинает синеть.
— Нашему ребёнку нужен отец!
Что это значит?
— У нас не будет детей, потому что я сяду за убийство, а ты будешь жить дальше! — рявкаю, потому что в момент, когда она говорит о ребёнке, мой захват слабеет.
Я ведь так мечтал об этом. О семье. О детях. О своём доме. О жизни с ней до самой старости.
— Он уже есть, Артём!
— Что?!
Так резко оборачиваюсь, что перед глазами всё расплывается. Едва фокусирую взгляд, вижу Настю, прижимающую дрожащие ладони к животу.
Так мать защищает своего ребёнка. — мелькает в мозгу мысль. — Это нельзя подделать. Такое нельзя сыграть.
Отпускаю шею Должанского и, шатаясь, поднимаюсь на ноги. Делаю пару шагов к ней и едва хриплю, всё ещё не веря в реальность происходящего:
— Это правда?
— Да! Я только сегодня узнала! Прошу, Тёма, не оставляй нас одних. Мы не сможем без тебя! Не сможем! — рыдает любимая.
Нас… Мы...
Блядь…
Она беременна. У нас будет ребёнок. Наш малыш. Моя идеальная девочка беременна моим ребёнком.
Ради них я позволю ему жить.
Делаю шаг к Насте, но тут её глаза округляются от ужаса, а рот открывается в беззвучном крике.
Мгновенно оборачиваюсь и утыкаюсь в направленное на меня дуло пистолета.
— Тогда я заберу тебя. — сипит уёбок, давясь кровью, и спускает курок.
Успеваю только обернуться к своей девочке, чтобы она знала, как сильно я люблю её, как раздаётся глухой хлопок. Грудь слева обжигает острой болью. Прикладываю руку и смотрю, как пальцы окрашиваются в красный. Ноги слабеют. Перед глазами расползается темнота. Пространство вращается, а в следующую секунду я не вижу ничего, кроме шатающегося потолка.