Ротовая полость заполняется родниковой водой, а потом я харкаюсь собственной кровью из пробитого сломанным ребром лёгкого.
Больно.
Должен пережить.
Очень больно.
Я не сдохну вот так.
Удар.
Заваливаюсь на бок и захлёбываюсь рвотой и кровью.
Удар.
Слишком больно.
Держись, Север. Ты должен справиться.
Удар.
Боль прорезает позвоночник. Тело немеет. Я, наконец, проваливаюсь в спасительную темноту.
Чувствую, как жжёт глаза за закрытыми веками. Даже сейчас ощущаю физическую боль. Силы покидают моё тело, и я повисаю на Насте, опустив голову ей на плечо.
Понимаю, каких усилий ей стоит держать мою обмякшую тушу. Её ладони с такой силой сжимают рёбра, что кажется, они снова хрустнут и пробьют лёгкие. Вот рту появляется металлический привкус крови.
— Артём, что случилось? Тём, ответь! Артём, пожалуйста, не пугай меня! Тёма! — врывается в затуманенную голову перепуганный голос моей девочки.
Тоха хватает меня сзади и куда-то тащит. Беру себя в руки. Засовываю это дерьмо туда, откуда оно вылезло. Не расклеюсь. Не сломаюсь. Тогда не сломался, а значит и сейчас справлюсь.
— Всё нормально, Тох.
Сбрасываю его руки, когда понимаю, что крепко стою на своих двоих. Подхожу к бледной, как смерть Насте. Её губы дрожат, а в глазах стоят слёзы.
Я должен быть для неё стеной и опорой. У неё никого, кроме меня нет. Я должен защищать свою малышку, а не тащить вместе с собой на дно. Однажды я с него уже поднялся и больше не упаду.
Опять хватаю за лицо и быстро целую. Прижимаю к себе.
— Всё хорошо, Насть. Всё в порядке. Не бойся, малыш. Ну всё, переставай трястись. — шепчу ей в шею, ласково пощипывая губами. — Посмотри на меня, девочка моя. Всё в норме. Я люблю тебя.
— Что это было, Артём? Что случилось?
— Просто не лезь в это, маленькая. Не надо воскрешать призраков. Не ныряй в эту выгребную яму под названием "прошлое Артёма Северова". Прошу, родная, не надо.
— Не буду. — качает головой и опускает ресницы. А когда открывает глаза, то меня на кровавые ошмётки рвёт. Такой страх и боль в её зрачках, что выть охота. — Точно, всё хорошо, Артём? Может, надо в больницу или…
— Только если в дурку, Насть. — смеюсь и снова целую, чтобы стереть из её глаз эти эмоции. Никогда не хочу их там больше видеть. — Выдыхай, любимая. Этого больше не повторится.
— Обещаешь?
— Обещаю!
Едва Тоха сваливает из хаты, облокачиваюсь спиной на дверь и медленно сползаю вниз. Подгибаю колени, свешиваю между них руки и опускаю голову. Даю себе всего минуту на слабость. Больше нельзя, иначе сдохну.
Настя гремит на кухне: убирает со стола. Посуду потом сам помою. Нет, я, конечно, не против, чтобы она этим занималась, но не сейчас.
Закрываю глаза и медленно, глубоко вдыхаю вязкий воздух. В ротовой полости давно забытый вкус отчаяния. Руки трусятся. Да и всего коноёбит, как в припадке. Выталкиваю переработанный кислород через нос. Мотор долбит за грудиной, отдаваясь резкой болью в тех самых сломанных рёбрах. Я давно перестал ощущать боль в треснувших костях. Тогда какого хрена сейчас?
Слышу приближающиеся шаги и тут же напрягаюсь, подскакивая на ноги, но моя девочка так и не появляется.
Глючит, что ли?
Делаю ещё несколько тяжёлых вдохов и иду к ней. Харе уже себя топить.
На кухне Мироновой нет.
— Блядь! — рычу, понимая, что для того, чтобы уйти в другую часть квартиры, она должна была пройти мимо коридора, а значит видела меня таким слабым и расклеенным.
Нельзя было ей это видеть. Я — её сила. Она — моя слабость.
Сука!
Закусываю слизистую и снова сгребаю пальцы в кулаки. Уверенной походкой направляюсь в спальню. Никогда больше не позволю любимой на это смотреть.
Замираю в дверях, когда в бледном свете луны замечаю её силуэт у открытого окна. Малышка вглядывается в темноту улицы. Волосы, сейчас кажущиеся жидким серебром, свободно спадают по спине и плечам. Босые ноги, на которых она подгибает пальцы. Руками обнимает себя за плечи, словно ей холодно. Даже не вздрагивает, когда обнимаю сзади и опускаю подбородок на плечо. В тишине комнаты раздаётся только наше рваное дыхание, шум возобновившегося дождя и завывание ветра. Сцепляю пальцы на её животе и утыкаюсь носом в шею.
— Прости меня, родная. Ты не должна была всего этого видеть. — бомблю хриплым шёпотом. — Извини, Насть. Я люблю тебя, моя идеальная девочка.
Она ничего не отвечает, но тактильно ощущаю не только её дрожь, но и напряжение. Знаю, что у неё вопросов до хуя и больше, но она продолжает молчать и кусать губы. Так ни одного и не задаёт, когда поворачивается и улыбается сквозь слёзы.