— Моя любимая… Моя родная… Моя нежная… Моя идеальная… Моя… Моя… Моя… — продолжаю тарахтеть, касаясь губами шеи, горла, ключиц.
Глажу руки, спину, ягодицы. Я так люблю эту девочку, что просто не знаю, как выразить эти эмоции иначе.
— Мой! — рычит Настя, сжимая грудки моей футболки и, притягивая меня ближе, жадно целует. — Люблю тебя, Тёма. Люблю тебя… Мой! — заключает так, словно приговор мне выносит.
Принимаю его с удовольствием и отбиваю:
— Твой!
Едва удаётся отлипнуть друг от друга, моя девочка возвращается к приготовлению завтрака, а я тем временем притаскиваю конспекты и наблюдаю за действиями любимой с лёгкой опаской. Яйца, сыр, колбаса, майонез… Реально стрёмно становится. Она замешивает всё это и ставит сковороду на плиту, включая газ. Оставляю учёбу и подхожу к ней, заглядывая через макушку в содержимое миски.
— И что это будет? — шиплю, не переставая сканировать будущий завтрак.
— Не знаю. — со смешком бросает Миронова.
— Не знаешь? — с хрипом задаю вопрос, когда поворачивается ко мне. — Это есть хоть можно будет?
— Не знаю. На тебе и проверим. — откровенно издевается и начинает хохотать.
— Ведьма! — рычу беззлобно.
— Если я ведьма, то ты Тёма… Ты…
— Ну и кто же я, Насть? — подначиваю её.
Козлом я был, идиотом тоже, сволочью, дебилом, кретином… Чего же ещё я о себе не знаю?
— Заносчивый засранец!
Ловлю ступор, сам не понимая от чего. Тупо пялюсь на неё и заторможенно моргаю. Перевожу дыхание.
— С какого хера я заносчивый засранец?
— С такого хера, Тёмочка, — растягивает губы в хитрой усмешке, — что ты почти два года так у меня в телефоне записан был.
— Неее пооонял…
— Ну как ты себя при первой встрече повёл, так и записала. — ржёт, а потом смотрит прямо в глаза и спешно добавляет. — Мой. Всё ещё не могу поверить, что ты мой. Что Артём Северов — самый популярный парень в академии, самый знаменитый бабник, самый жуткий беспредельщик, теперь только мой. Никогда бы не подумала, что ты когда-нибудь перестанешь таскать всех девчонок подряд. Что не будешь по поводу и без впечатывать носы в черепушки. Что… Блин! — резко обрывается и поворачивается к плите, когда от сковороды уже начинает идти дым.
Выливает содержимое миски, сбавляет газ и накрывает крышкой, только после этого снова смотрит на меня.
— Знаешь, малыш, если бы мне месяц назад сказали, что половина моего шкафа будет забита женскими вещами, а в ванне будет стоять целая куча всевозможной хренотени, то я без раздумий впечатал бы ему нос в череп. Если бы два года назад мне сказали, что идеальная девочка из академии, Настя Миронова, будет готовить завтрак на моей кухне в моей футболке и будет любить меня, то я бы покрутил пальцем у виска.
Девушка ничего не отвечает, переворачивая омлет, который, кстати, на данный момент и выглядит, и пахнет как нечто действительно съедобное.
Роняю челюсть, когда она в одно движение перебрасывает его на другую сторону и, улыбаясь, восклицает и хлопает в ладоши.
— Получилось!
И такой восторг в её глазах светится, что я и сам радуюсь этому крошечному, но такому значимому для неё достижению. В некотором плане она остаётся маленькой девочкой, которая учится элементарным вещам, и я реально, блядь, горжусь ей.
Настя выключает плиту, поднимает крышку и раскладывает омлет по тарелкам. Только сейчас соображаю про кофе, о котором мы совсем забыли, и засыпаю зёрна в кофемолку. Варю напиток, пока любимая садится за стол и без слов принимается переписывать мои конспекты. Ставлю перед ней кружку и опускаюсь напротив, не переставая улыбаться, потому что она делает это для меня.
— Ты ни о чём не жалеешь, Артём? — шелестит, вскидывая на меня взгляд и, отодвигая бумаги, притягивает к себе завтрак.
Задумываюсь всего на долю секунды и уверенно выдаю:
— Я жалею только о том, что так много времени потерял. — закидываю в рот кусок омлета и с удовольствием пережёвываю. — Вкусно, малыш. Правда, очень вкусно.
Моя маленькая смущённо улыбается и отхлёбывает кофе. Вижу, как нравится ей эта похвала.
— Что значит "потерял много времени"? — шепчет, не переставая сканировать моё лицо.
Перевожу дыхание и громко сглатываю. Какое-то время в затянувшейся тишине слышно только тиканье настенных часов.
— То, что я два года старался вырвать тебя из этого твоего кокона идеальности. Расшатать. Вывести из себя. Сделать хоть что-то, чтобы ты перестала быть такой холодной и отстранённой, но я просто не знал, как до тебя достучаться.