Хотя, если уж совсем без пиздежа, то я был уверен, что она психанёт уже минут через десять и сядет за эти грёбанные бумажки, но быстро понял, что она не только не собирается бросать это занятие, а втягивается в него с головой и даже с удовольствием. Вытирает пыль не только на горизонтальных поверхностях, но и везде, куда дотянуться может. Пылесосом туда залезла, куда я за почти шесть лет даже не заглядывал. Даже ковёр из комнаты вытащила и заставила меня вынести его на улицу, выпросить у соседки пылевыбивалку и выбить его, пока сама намывала полы.
Блядь, понимаю, что и мне становится в кайф эта бытовуха.
— Тём, ты закончил в ванной? — шелестит, стирая последние пылинки с прикроватной тумбочки.
— Почти. — хриплю, прижимаясь к ней со спины.
Целую в шею, и она опускает голову мне на плечо, заглядывая в глаза, больно вжимаясь этой чёртовой заколкой. Я просто обнимаю её, забив на рвущийся из штанов член. Сейчас хочу касаться и целовать ещё чаще, но причин держать лапы при себе больше чем достаточно, поэтому прикасаюсь к губам в мимолётном поцелуе и опускаю голову на плечо, вдыхая её аромат. Ничего не могу с собой поделать. Маньячина ведь.
— Люблю тебя, любимая.
— Люблю тебя, родной. — отзывается мгновенно и так сияет, что мне кажется, что я сейчас ослепну нахер. — Тёма, можешь быстренько пыль на шкафу протереть, а то я не дотягиваюсь?
— Да кто там на эту пыль смотреть будет, а Насть? — смеюсь, но всё равно подчиняюсь, когда злобно стреляет в меня глазами.
— А где у тебя… — поджимает губы, а потом растягивает в самой охренительной улыбке на свете. — Где у нас моющее для стёкол?
— В ванной в шкафу, на второй или третьей полке.
Она тоже учится жить заново. Несмотря на всё, что было между нами последние пару дней, и на все сказанные ранее слова, только сегодня всё изменилось по-настоящему. Только сейчас мы смогли простить и отпустить всё, что жрало изнутри нас обоих, хотя внешне никто из нас не выдавал внутреннего бедлама.
Настя возвращается и принимается за окно. Ещё один короткий поцелуй. Ещё одно лёгкое касание. Ещё одно "люблю" и мы оба сияем, как новогодняя ёлка. Сука, мне кажется, что мы весь район своим светом осветить можем. На выходе из комнаты периферийным зрением замечаю, как моя малышка открывает окно и залезает на комод. Оказываюсь возле неё со скоростью молнии, как грёбанный Флеш, и дёргаю на себя с такой силой, что оба заваливаемся на кровать.
— Ты чего, Артём? — пищит, перекатываясь с меня, и становится на колени сбоку от моих ног.
Меня коноёбит от страха так, что я закрываю глаза и просто гоняю воздух, чтобы сейчас не сорваться на ней за эту глупость. Никогда раньше не приходилось сдерживаться. Наорать, втащить, схватить за глотку, раскрошить ебальник — никаких проблем. Нет, девушек я, конечно, никогда не бил, кроме того случая с Волчинской, и то притянуто за уши, но сейчас растаскивает так, что готов своей идиотке шею свернуть.
— Девятый этаж, Настя! — рычу сквозь сжатые зубы, не поднимая век, и даже голоса не повышаю, но ощущаю, как вибрирует матрац, когда она вздрагивает от тяжелого тембра и жёстких нот в моём тоне.
— Я же осторожно, Тём. Я не собиралась в окно вылезать и так нормально доставала. Просто хотела всё идеально сделать. — щебечет, пока я мысленно пересчитываю ей позвонки.
— Нахуй мне твоё идеально, если ты, блядь, сорвёшься!? — рявкаю несдержанно и, подрываясь, хватаю её за локти.
Утыкаюсь лбом в её лоб и такой бешенной яростью обдаю, что Настя вся сжимается и опускает голову, закрывая глаза. Учитывая то, что волосы заколоты и за ними спрятаться не удаётся, вырывает из моей хватки руки и начинает заваливаться назад, забыв о том, что сидит на самом, сука, краю кровати. Мгновенно перехватываю поперёк тела и прижимаю к себе. По её телу летит мелкая дрожь, в то время как у меня все внутренности спазмами скручивает.
— Ты, блядь, даже на кровати удержаться не можешь, а в окно, сука, лезешь! Что ты, твою мать, блядь, вытворяешь? — разрезаю злобным рычанием ей прямо в ухо.
Она снова коротко вздрагивает и делает попытку вырваться.
— Отпусти меня, Артём! Пусти! — срывается на повышенные, когда понимает, что ей это не удаётся. — Да отпусти ты, блядь, уже!
Если в ход идут маты, то она либо злая, либо до чёртиков напуганная. А учитывая мой тон и взбешённое выражение лица и глаз, то скорее второе. Хотя и первый вариант окончательно не отбрасываю. Перебарываю в себе весь грёбанный страх, всю злость, всю ярость и мягко толкаюсь к её телу. Веду ладонями вниз по спине и выдыхаю на сиплых интонациях: