Мне всегда нравились танцы, и после уроков я даже ходил на кружок старомодных танцев, где научился танцевать лансье[12] и шотландский кантри-танец – гей-гордонс. Название-то какое! Я к тому времени уже здорово танцевал, и, когда пригласил Анджелу на танцы, выиграл соревнование по твисту. Но я был недоволен наградой – мне подарили дневник с комиксом «Орел» в твердой красной обложке.
Впрочем, после того, что я выкинул в тот вечер, Анджела была расстроена куда сильнее. У диджея рядом со столом лежали листочки бумаги. Мы заказывали песни, отдавали ему список, и он читал. И не знаю, что на меня, придурка, нашло, но я написал следующее:
«Пожалуйста, поставь "These Boots are Made For Walking" Нэнси Синатры и скажи: "Это для Анджелы от Роба. Эти ботинки для ходьбы, а у МЕНЯ есть штучка поинтереснее"».
И о чем я только, черт возьми, думал? Выставил себя каким-то старым грязным извращенцем! Неудивительно, что это свидание с Анджелой было последним…
Приглашать девочек на танцы было удовольствием недешевым, и я решил устроиться на субботнюю подработку. Дед работал в гараже и продавал автомобили. Во дворе у них стояло двадцать машин, и в течение нескольких месяцев мы со школьным приятелем. Полом приходили к деду на выходных и мыли каждую из этих машин.
Вкалывали мы прилично, но мне было плевать – иногда я даже этого очень ждал, потому что чувствовал себя взрослым. Хозяин давал нам пару фунтов – огромные деньги для середины 1960-х. Но однажды после тяжелого рабочего дня, когда мы едва держались на ногах, он дал нам всего 50 пенсов.
– Это что? – спросил я его в ужасе.
– Ваша деньга.
– 50 пенсов? Нам же всегда два фунта платят!
– Ну, больше придлажить ни магу. Либо берите – либо валите.
Мы взяли, но больше не вернулись.
Языкам нас учили так себе, но в моей школе выбрали нескольких учеников, которые изучали французский, и я был одним из них. Мне было интересно. Нравилась учительница, миссис Бэттерсби, и я быстро стал ее самым любознательным и увлеченным учеником.
Мне нравился французский, потому что казался необычным. Я долго работал над тем, чтобы научиться говорить без акцента и избавиться от местного говора. Я хотел говорить: «Ouvrez la fenêtre»[13], а не «Oo-vray lah fennetr-ah!». Потому что никто не хочет слышать, как ты коверкаешь красивый французский язык местным говором[14].
Что я имею в виду? Бирмингемцы высмеивают говор Черной страны (ям-ям): «Эт ты ис Уолсалла, шоль?» – «Агась, аттудава». Для окружающих диалекты Бирмингема и Черной страны звучат одинаково – но они очень сильно различаются.
Вместе с желанием добиться утонченного идеального французского стал развиваться интерес к музыке, театру… и одежде. Школа наша была весьма либеральной, и старшие классы могли не носить форму. Я стал убежденным модником.
Как и любой подросток, я лишь хотел быть крутым и модным. Мне нравилось шататься по Бичдэйлу в замшевых кедах, которые очень легко было запачкать, и, надевая их, я каждый раз боялся, что они износятся или промокнут под дождем.
У меня было зеленое вельветовое пальто, которое я заносил до такой степени, что маме пришлось сделать на локтях заплатки. Также я носил широкий галстук и широкие мешковатые брюки. Благодаря бутику «У Генри», местному неплохому магазинчику одежды, я был тем еще модником.
В таких шмотках было сложно избежать комментариев от местных, и помню, как однажды вечером шел домой с танцев – мне было лет пятнадцать. Захотелось картошки фри, и я остановился возле фургончика с хот-догами у нас в районе. Еще мне нравилась пышная прическа и челка на лбу, как у ребят из группы The Small Faces, и мой прикид привлек внимание парочки гопников, поедавших хот-доги.
«Эй, приятель, пасмари на ся! Адет как педик! – поздоровался со мной один из них на местном диалекте – Ты хто ваще такой? Парень али дефка?»
Я промолчал, но вопрос отложился в голове и в какой-то степени не давал мне потом покоя. К тому времени я уже знал, что я – гей, но когда местные гопники сказали мне, что я выгляжу как баба, меня это насторожило: «Неужели все так думают? Неужели я такой?»
Когда мне исполнилось шестнадцать и я собирался сдавать экзамены, в семье Хэлфордов случилось настоящее потрясение. Безусловно, меня и Сью это удивило, но предки были огорошены не меньше. У нас родился братик – Найджел.
Найджела, конечно же, не планировали, но когда он родился, было здорово. Классно, что в доме появился малыш, мама с папой были в восторге, а мы с сестрой его обожали. Рождение Найджела казалось чудом.
14
Местный диалект называется «ям-ям». Хотя термин yam yam может происходить от ya’m (вы есть), ya / ye – это архаическая форма «вас», и во многих областях ye (произносится как yea или ya) используется: «Owamya aer kid? – Ar ah’m owkay ta». Вполне возможно, что в Черной стране больше сохранилась деревенская речь, в отличие от Бирмингема, где постепенно развилась городская речь, а следовательно, диалект гораздо дольше находился под влиянием стандартного английского языка.