Когда автобус привез меня в центр, возвращаться в свой санаторий для новых русских было еще рано – конференция, на которую приехал мой муж, профессор физики Тель-Авивского Университета, должна была длиться еще несколько часов. Я двинулась в сторону, противоположную той, откуда приехал автобус, в надежде, что там мне откроется что-нибудь утешительное. Все-таки город этот раньше считался российским Чикаго и славился своей мощной индустрией. Не могла же эта слава развеяться, как дым, за столь короткий срок?
Через пару кварталов мне показалось, что сквозь окутывающую город дымку печали вроде бы просвечивается что-то пестрое и даже веселое. Главную улицу, по которой я шла, пересекал широкий, обсаженный деревьями бульвар. Он был заполнен густой многоцветной толпой. Я свернула с главной улицы и увидела, что ошиблась – толпа была обыкновенная, тусклая, зато сам бульвар полыхал красками.
По обе стороны центральной аллеи далеко-далеко, насколько хватало взгляда, тянулись торговые ряды, полные причудливых предметов. Чего только там не было - картины, писаные маслом, лунные пейзажи, умело вырезанные из красочных уральских камней, подсвечники из таинственно мерцающего селенита, черные бархатные витрины, усеянные брошками из яшмы всех возможных цветов, кольцами с сердоликом, браслетами из кварца, ожерелья из хризолита, хрусталя и малахита!
Сначала я бродила среди этой неземной красоты, просто наслаждаясь, но, постепенно трезвея, осознала, что вся она выставлена на продажу – и ринулась покупать. Цены были просто смехотворные – украшения ручной работы из натуральных уральских самоцветов стоили сущие гроши, и я накупила их вдоволь, всласть, для себя, для друзей, для родных. Торговцы быстро смекнули, что я, хоть и говорю по-ихнему, но все же иностранка, и стали заламывать цены, которые, однако, по-прежнему казались мне смехотворными. Так что, в конце концов, довольны остались все – и я, и они.
Автобус, который должен был отвезти меня в мое временное пристанище, почему-то не пришел, следующий должен был по расписанию появиться через час, но никто не знал, появится он или нет. И я решила все-таки попытать счастья и найти такси – я вообразила, что в центре города на это больше надежды. И точно, после четверти часа поисков мне удалось набрести за углом на древнюю колымагу, гордо к украшенную табличкой «Такси». Мне показалось, что шофер слегка озадачен просьбой отвезти меня в дальний пригород, но мое согласие заплатить названную ему, по всей вероятности безумную цену – что-то около трех долларов – вынудило его согласиться. И мы тронулись в путь.
Через несколько кварталов мотор такси задымился и принялся надрывно чихать, скорость заметно упала, и еще через пару кварталов машина остановилась, как вкопанная. Некоторое время она дрожала, как умирающая лошадь, а потом как-то осела и затихла.
«Отмучилась, страдалица! Я же говорил, не доедет, - с каким-то садистским удовольствием сказал шофер. – Придется вам добираться на автобусе, дамочка»
Слово «дамочка» он произнес, будто лягушку проглотил, но я все еще не могла врубиться в ситуацию:
«Тогда вызовите мне другое такси!» – потребовала я.
Шофер оглядел меня со странной смесью презрения и жалости, и я всей кожей почувствовала себя дамочкой, совершенно здесь неуместной, в кричащей парижской блузке и в режущих глаз плетеных итальянских сандалиях.
«Да где его взять – другое такси-то? – выкрикнул он риторически. – Ведь я один-единственный на весь город, а у меня сцепление полетело, царствие ему небесное! Так что идите к автобусу, дамочка!».
«Ладно, отвезите меня назад в центр», - пролепетала я, сдаваясь.
«До центра я не доеду, дай бог до гаража добраться. Так что идите, дамочка, пешочком, два квартала направо, сядете там на тройку, а на конечной пересядете на девятку, и через час, если повезет, будете на месте».
Мне не повезло, и до места я добралась не меньше, чем часа через два, полностью вкусив всю прелесть екатеринбургского существования. Больше в самостоятельные экспедиции по городу я не пускалась, и видела его только из окна институтского минибуса, который исправно возил членов делегации на осмотр местных достопримечательностей.
Главных достопримечательностей было две – часовня, построенная над тем домом, где по легенде был зверски убит царь Николай Второй со всей семьей, и большой камень, километрах в сорока от Екатеринбурга, отмечающий границу между Европой и Азией. Часовня была еще не достроена (или на ремонте), и нас туда не впустили. А шоссе, ведущее к знаменательному камню, было так изувечено многолетним напором зимних снегов и не знающих времени многотонных грузовиков, что путешествие к границе двух континентов осталось у меня в памяти сущим наказанием. И даже память о том, как Федор Достоевский дважды целовал этот камень - по пути на каторгу и обратно, - не помогла мне, пока я, подтягивая к горлу рассыпанные дорожной тряской внутренности, подбиралась к этому камню на нетвердых ногах.