Я знал, что Майкл будет готов сам пробить пенальти:
— Ты хочешь, чтобы это сделал я?
— Нет. Я сам.
И вот я стоял там, с мячом в руке, устанавливая его на точку. «Что я сказал? Что я наделал?»
Я был доволен, что сегодня судил Коллина. Он не из тех, кто позволит кому-то валять дурака или нарушать правила здесь, в Саппоро. Южноамериканские игроки великолепно умеют давить на противников, всячески запугивать их и выводить из себя. У меня имелись серьезные основания знать об этом лучше, чем большинству других, так что меня случившееся вовсе не удивило. А тем временем передо мной, а точнее, между мной и воротами из всех людей остались стоять только трое: судья, вратарь и Диего Симеоне. Я сделал два или три шага назад. Симеоне прошел возле самого мяча, направляясь прямо ко мне. Он остановился и протянул мне руку, будто ожидал, что я пожму ее. «Мне это надо? Ни в коем случае».
Я смотрел мимо него — сквозь него — на ворота, стараясь не замечать соперника. Затем, когда я повернулся, Батти и Скоулзи подошли сзади и оттащили Симеоне за штрафную. «Мои друзья. Это мне нравится».
Перед тем как разбежаться, я посмотрел вниз, на мяч. Все кругом затихло. А во мне все, наоборот, пульсировало, каждый нерв напрягся до предела. «Что здесъ происходит? Я не могу дышать…»
Помню, как я заставил себя дважды глубоко вздохнуть, чтобы попробовать успокоиться и взять себя в руки. Два последних пенальти, выполнявшиеся мною в составе «Юнайтед», я пробивал прямо по центру ворот, и вратари, ныряя в один из углов, оказывались полностью не у дел. «Тоже самое и теперь, Дэвид». Я слишком нервничал. И нервничал отнюдь не за себя самого, а за команду, в которой был капитаном. Никогда прежде я не чувствовал такой ответственности и такого напряжения. Я побежал на мяч, и послал его в направлении ворот, сколько было силы.
Есть.
Рев.
ЕСТЬ!
Не самый лучший одиннадцатиметровый удар из тех, которые вы видели. Но для меня и для всех нас он был в тот вечер абсолютно идеальным. Я разбежался, пробил по мячу и, зная чисто инстинктивно, что это гол, продолжил бежать к угловому флажку. Нервы, напряжение ситуации и четыре года воспоминаний — все это вмиг ушло. В первые несколько секунд, после того как мяч обосновался в сетке аргентинских ворот, и с трудом мог что-либо видеть из-за настоящего пожара фотовспышек, вспыхнувшего вокруг по всему стадиону. И по мере того как каждый такой маленький взрыв угасал на фоне неясно расплывшегося многоцветия трибун, он уносил с собою далеко в вечернее небо все, что со мной произошло, все, что было сказано или написано обо мне, начиная с той красной карточки в Сент-Этьенне. Лица моих родителей в «Хитроу», когда я вернулся в Англию, памятная фотография с моим перечеркнутым изображением, которая висела у входа в паб, злобный рык зрителей на «Эптон-Парке» и все прочее из этого страшного прошлого — все ушло, кончилось навсегда. Фильм, который так долго крутился в моей голове, остановился и замер. Насовсем. Даже пленка напрочь сгорела. Впервые за четыре года у меня в мозгах не вертелся этот сюжет.
Протянув руки вперед, я по-спринтерски мчался через газон по направлению к нашим болельщикам, а сборная команда Англии, все ее игроки в красных футболках изо всех сил старались перехватить меня, прежде чем я исчезну в толпе зрителей. Впрочем, я не желал никакой заварушки. Надо пережить это и играть дальше. Беда, случившаяся со мной в 1998 году, во многом помогла мне сделаться тем человеком, которым я стал, — капитаном сборной моей страны на следующем чемпионате мира 2002 года. Но теперь благодаря одному удару ноги все былое свалилось с моих плеч — навсегда. Поверьте, в тот момент я был уверен, что если бы я как следует подпрыгнул, то смог бы полететь. Но внезапно в воздух взмыл совсем не я, а чуть ли не полкоманды, и тут же ребята приземлились у меня на спине. Первым оказался Сол, за ним Тревор Синклер. Не обошлось и без Рио, который держал меня так крепко, что я потом с трудом смог отдышаться. Это был не только мой праздник. Это был праздник для нас всех. А затем, так же внезапно, как вспышка радости, пришло понимание того, что мы вовсе не находимся сейчас в ситуации «золотого гола». Аргентина готовилась начинать с центра. Минуту спустя должен был раздаться свисток, но только на перерыв, а не на окончание встречи. В раздевалке не было никаких криков. Атмосфера была спокойной, но заряженной, наэлектрилизованной — как будто помещение было недостаточно большим, чтобы вместить всю энергию, переполнявшую игроков. «Как было бы прекрасно, если бы мой гол стал победным!» Мы вышли на поле и продолжали во втором тайме оставаться такими же собранными, какими были до самого конца первого. На сей раз — никаких попыток играть на удержание счета, как это произошло в матче против Швеции, никакого отказа от борьбы за владение мячом и инициативой — во всяком случае, не в начале тайма. Мы пошли вперед, стремясь забить еще один гол. Английская четверка, действовавшая сзади, была непробиваема, словно кирпичная стенка. Наша следующая линия перехватывала пасы аргентинцев и затем мимо них посылала мячи вперед. Тэдди Шерингэм вышел вместо Эмиля Хески и почти забил. Если бы их вратарь Кавальеро не выбил кулаком удар Тэдди с лета, произведенный с линии штрафной площадки, после того как мы перевели мяч с одного фланга поля на другой, это был бы один из самых красивых голов, забитых когда-либо сборной Англии.
Лучшим игроком на поле был Ники Батт. Он демонстрировал фантастическое мастерство на этой огромной сцене. На тот момент у него не было гарантированного места даже в стартовом составе средней линии «Юнайтед», не говоря уже о сборной Англии, но сегодня ему представился шанс благодаря тому, что Стивен Джерард пропустил весь турнир из-за травмы. Ники — спокойный, тихий парень, с очень сдержанным, но от этого не менее глубоким чувством юмора. Он никогда не принадлежал к тем, кто готов сказать: посмотрите на меня, взгляните, что я могу сделать! Но здесь и сейчас, в матче против команды которую многие считали лучшей в мире, Ники управлял игрой, держа в руках (или, скорее, в ногах) все ее нити. Многие специалисты и просто поклонники футбола впервые увидели в Японии то, что мы в «Юнайтед» знали давным-давно.
В последние двадцать минут Аргентина прочно завладела мячом и начала играть всерьез. И дело было вовсе не в том, что они вдруг стали выглядеть особенно хорошо или заиграли здорово — аргентинцы просто вцепились в мяч и владели им в большей мере усилием воли, нежели мастерством или чем-то еще. Мы казалось, не могли остановить наступательного порыва соперников, который устремлял их вперед. «Пожалуйста, не забивайте». Я начинал чувствовать настоящую усталость — ведь это была только вторая моя игра с тех пор как я сломал ногу. Помню, как Свен приблизительно за десять минут до конца крикнул мне через все поле:
— Дэвид, ты в порядке?
Я ничего не ответил. Выражение моего лица говорило обо всем. «Даже не думайте снять меня. Я должен быть здесь, когда мы победим».
Себу Верона заменил в перерыве Пабло Аймар. Он выглядел единственным игроком, который мог что-то переменить в их пользу. Чем дольше продолжался этот тайм, тем дальше вперед он проникал а это означало, что наши игроки средней линии были вынуждены оттягиваться гораздо глубже в попытках остановить его. А закончили мы тем, что вся остальная команда буквально наступала пятками на носки ног наших четырех защитников. Аргентина то и дело била по воротам и навешивала мяч за мячом, и у них было несколько хороших возможностей сравнять счет.
Для болельщиков, наблюдавших за матчем дома, по телевизору, эта заключительная четверть часа должна была выглядеть невыносимой. Дэйв Симэн сделал несколько прекрасных сейвов. Сол и Рио продолжали смело бросаться под удары, блокируя попытки аргентинцев пробить в рамку. Это было потрясающее зрелище, но я хотел, чтобы оно поскорее кончилось. Я вместе с остальными парнями тоже изо всех сил старался защитить наши ворота, но в то же время жажда борьбы смешивалась с тайным желанием спрятаться с закрытыми глазами за каким-нибудь диваном, как это, наверное, делали в те минуты дома некоторые английские болельщики.