Кэролайн повернула к нему голову, оторвалась от материнской груди и обратила к нему заплаканное личико. Она с сопением заморгала и кивнула.
Дуглас улыбнулся и дотронулся рукой до ее подбородка.
– Это что же такое ты надумала, а? Залезла в большой отцовский кувшин и решила превратиться в мармелад?
Девчушка улыбнулась. В комнате послышался общий вздох облегчения, а восьмилетняя Кэролайн Генриетта Филиппа Дрейтон решила про себя, что будет любить этого проклятого шотландца до самой смерти, пусть даже у него такое чудное имя.
Дуглас шел по коридору, как вдруг до него донеслись голоса из парадной гостиной.
Прошло около двух часов после его разговора с герцогом и последовавшего за ним спасения Кэролайн. За это время Дуглас обошел все укромные уголки обширного герцогского сада, а потом, поскольку ему совершенно нечего было делать, еще раз прогулялся по его дорожкам.
Он не видел Элизабет после случая с вазой. Когда спокойствие было восстановлено, а черепки убрали, она покинула кабинет вместе с сестрами, не удостоив его взглядом. Дуглас велел себе радоваться этому пренебрежению, поскольку когда девушка оказывалась рядом, сразу же возникали всяческие осложнения. Чем меньше он ее видит, тем лучше.
Однако пока он мерил шагами садовые дорожки, ему нет-нет да и казалось, что он ощущает присутствие Элизабет в ласковом дуновении ветерка, словно она была в саду, но ему не показывалась. Один раз ему даже почудилось, что ее силуэт мелькнул в окне, но он решил, что это просто шевелится занавеска или солнечные блики отражаются в стекле.
Герцог Сьюдли тоже удалился после их разговора, так и не дав Дугласу ответа на его предложение. После того как горец освободил рыдающего ребенка, герцог сказал только, что ему надобно время, чтобы тщательно все обдумать, и все еще сидел запершись в своем кабинете.
Вот чего не было у Дугласа, так это времени. Он был нужен дома, он очень давно отсутствовал и теперь был преисполнен решимости отправиться домой поутру – получив благословение герцога или нет, женатый или холостой.
Подходя к двери в гостиную, Дуглас случайно увидел свое отражение в высоком зеркале, стоящем в холле. Он был небрит, в мятой одежде, которую он не снимал уже два дня, а по сапогам было видно, что он проделал всю дорогу из Лондона пешком. Он с ног до головы выглядел дурно одетым, нищим, неотесанным скоттом, каковым здесь его и считали. Но ведь покидая Лондон несколько дней назад, он никак не ожидал, что окажется в доме герцога Сьюдли и волею судьбы станет зятем этого человека.
Когда Дуглас вошел в гостиную, там находились только герцог и еще один джентльмен, сидевший спиной к вошедшему. Шотландец помешкал в дверях, рассматривая их роскошные фраки и панталоны до колен, блестящие лакированные туфли. Он рассеянно провел рукой по волосам, приглаживая их.
– А, Маккиннон, вот и вы, – сказал Сьюдли. – Позвольте представить вас…
– Дуглас! Господи, какими судьбами?
– Аллан! – отозвался Дуглас, искренне удивленный при виде знакомого лица в совершенно незнакомой обстановке.
Прошло, вероятно, более десяти лет с тех пор, как они виделись в последний раз, но ошибиться было невозможно: квадратная челюсть, подбородок с ямкой, пронзительные темные глаза, не упускавшие ни единой мелочи, – несомненно, это был известный художник Рамзи собственной персоной. Мужчины приветливо пожали друг другу руки.
– Какая неожиданность, – сказал Дуглас.
– Вполне согласен.
– Так вы знакомы с Маккинноном, Рамзи? – спросил герцог.
– Да, ваша милость. Мы вместе учились в университете.
– В университете? – Вид у герцога был недоверчивый, словно художник сообщил ему, что они с Дугласом когда-то встретились на Луне.
– Должен признаться, ваша милость, – сказал художник, – дядюшка Дугласа, глава клана Маккиннонов, позировал мне для одного из моих первых удачных портретов. Я проделал дорогу до острова Скай, чтобы написать этого замечательного человека – Йена Даба Маккиннона. – Рамзи посмотрел на Дугласа. – Как дела в Дьюнакене?
– К сожалению, не очень хорошо. Я только что узнал, что мой брат Йен пап в битве при Куллодене.
Рамзи помрачнел.
– Ужасная утрата. Такой молодой! Но пусть его смерть вселит в вас мужество. Ведь ваш брат был настоящим воином и ушел из мира именно так, как хотел – сражаясь.
– Вы совершенно правы. – Заметив интерес на лице герцога, Дуглас быстро переменил тему разговора, чтобы не касаться своей семьи: – А как поживает ваш отец? Все еще обитает в Эдинбурге, в доме, что смахивает на пирог с гусятиной?
– Так оно и есть. В городе его дом известен как «Пирог с гусятиной старины Рамзи».
– Не может быть! Я назвал его так в шутку.
– Но ведь вы знаете моего папашу, – сказал Рамзи. – Он говорит, что лучшего названия для его дома не придумаешь. Вот оно и прилипло.
Четверть часа они втроем спокойно беседовали о погоде, охоте, даже об азартных играх. Когда пробило восемь, дамы присоединились к мужчинам.
Едва они вошли, разодетые в шелка и кружева, как герцог и все их разговоры вылетели у Дугласа из головы. Едва он увидел всех сестер сразу, в особенности Элизабет, он был очарован.
Девушка уложила волосы в высокую прическу. Блестящие локоны ниспадали на ее шею, украшенную одной-единственной ниткой жемчуга такого же сливочного цвета, что и ее кожа. Дымчато-голубое атласное платье с низким вырезом было оторочено златотканым кружевом, мерцавшим при свете свечей при любом движении Элизабет. Она была прелестна – настоящее видение, призрак, способный соблазнить мужчину движением выгнутой брови или мановением пальца. Он стоял и смотрел на нее, дивился ее красоте и даже испытывал желание, но ему даже в голову не пришло, что эта очаровательная женщина – его жена.
– Ужин подан, ваша милость, – сказал лакей, входя в комнату.
Дуглас был так поглощен Элизабет, что не заметил его появления.
– Что ж, – сказала герцогиня, – стало быть, нам следует перейти в столовую.
Но герцог задержал Дугласа жестом.
– Мы сейчас придем, милочка.
Когда все ушли, Сьюдли повернулся к Дугласу. Лицо у него было серьезное и сосредоточенное. Он, судя по всему, принял решение касательно бракосочетания своей дочери.
– Один вопрос, если позволите, сэр, прежде чем я дам ответ на ваше предложение, – обратился герцог к шотландцу.
Дуглас склонил голову:
– Да, разумеется.
– Почему вы скрыли от меня то, что принадлежите к шотландской аристократии? Мистер Рамзи упомянул о вашем поместье, Дьюнакене. Стало быть, вы – граф Дьюнакен?
– Титул наследуется вместе с владениями. Я ничего не скрывал, ваша милость. Просто вы видели во мне то, что хотели увидеть. Проклятого скотта, нищего и невежественного, который воспользовался возможностью заполучить в жены герцогскую дочь.
Поняв, что его давешние слова были услышаны, герцог слегка покраснел.
– Вряд ли простой мужик может отличить вазу эпохи Минской династии от японской подделки, – сказал он. – Далеко не каждый герцог способен на такое. – Сьюдли прошелся на собственный счет. – Полагаю, вы не сообщили моей дочери, кто вы такой.
– Как и ее отец, леди Элизабет увидела только то, что хотела видеть. У меня не было оснований ее разубеждать.
Герцог долго смотрел на него и наконец сказал:
– Мистер Маккиннон, вам, разумеется, известно, что коль скоро я начну добиваться расторжения вашего брака с моей дочерью, это вызовет в Лондоне невообразимый скандал.
– Не понимаю, кому до этого дело.
– Мне, например, поскольку это повлияет на мое положение при дворе. Разумеется, очень не хочется вызвать столько сплетен, но ведь я отец, который любит свою дочь и, стало быть, не желает, чтобы она была несчастна.
Дуглас молча кивнул.
– Я уверен, вам известно, что моя дочь склонна… – герцог помешкал, – что она несколько упряма.
Дуглас не видел надобности подтверждать очевидное.