– Да. Это ведь я заставила тебя так поступить. Я была так огорчена тем, что не сказала тебе правды о цели нашей поездки к лорду Перфойлу. Расскажи я тебе это, как только сама узнала, может быть, мы не оказались бы на той дороге и не было бы никакой овцы. Но батюшка строго-настрого велел ничего не рассказывать тебе… А когда я застала вас вместе в то утро, то подумала: если ты выйдешь за мистера Маккиннона, замужество с лордом Перфойлом уже не будет тебе угрожать. Так и оказалось. И это хорошо. А теперь вот как оно вышло. Я знала, что отец разгневается, но никак не ожидала… даже представить себе не могла, что он потребует, чтобы ты оставалась замужем за простым шотландским мужиком! Ведь ты – дочь герцога! Я была уверена, что отец настоит на расторжении брака, и на этом все кончится. А получилось бог весть что.
Элизабет взяла сестру за руку.
– Белла, остановись. Прошу, не нужно винить во всем себя. Это ведь я перебрала виски. Я оказалась с ним в одной постели. И, в конце концов, это я дала обещание быть его женой в том трактире.
– Да… но как же ты теперь найдешь того, кто тебе нужен? Своего суженого?
Элизабет покачала головой.
– Изабелла, такого человека не существует. Я это всегда знала. Я ведь не такая, как ты. Я не верю, что для каждой женщины судьба определила мужчину, что им суждено увидеть друг друга на каком-то многолюдном балу и что в тот миг, когда глаза их встретятся, они поймут, что им определено прожить всю жизнь вместе. В этом нет никакой логики.
Белла подняла голову и посмотрела на сестру так, словно видела ее впервые.
– Как ты можешь так говорить, Элизабет? А как же любовь? И страсть?
– Милочка моя Белла! Любовь и страсть, сладостно бьющиеся сердца и нежные чувства – все это для меня не больше, чем выдумки романистов и поэтов. Я знаю, ты во все это веришь, веришь и не сомневаешься, что в один прекрасный день встретишь своего очаровательного принца, и я люблю в тебе эту немеркнущую веру в идеал, право же, люблю. Но, хотя эта вера и составляет неотъемлемую часть твоей натуры, мне вовсе не свойственно целыми днями мечтать о странствующем рыцаре на белом коне или ждать, когда при луне кто-то шепотом скажет мне красивые слова. Я просто иначе устроена.
Но Беллу было не так-то просто убедить.
– Ты думаешь так потому только, что никогда не смотрела на это с другой стороны. А как же дети, Бесс? Я видела тебя вместе с Кэро, видела, как ты обращаешься с ней, как ты к ней относишься с самого ее появления на свет. Как ты ее любишь. Неужели тебе не хочется самой стать матерью? Узнать, каково это – подарить жизнь собственному ребенку?
Элизабет задумалась. Впервые в жизни она ощутила в глубине души нечто похожее на трепет птичьих крыльев. Это продолжалось всего лишь одно мгновение, а потом прошло.
– Мне ни к чему обзаводиться собственными детьми, Белла, поскольку я буду чудаковатой тетушкой куче деток, которых народишь ты – разумеется, когда встретишь своего сказочного принца. Я буду постоянно потакать их капризам и при всякой возможности портить им сластями аппетит перед ужином.
Но Белла все еще хмурилась.
– Ты знаешь, я буду страшно скучать по тебе. И другие тоже. Кэролайн очень переживает из-за твоего отъезда. Она спряталась под кроватью и не желает вылезать. А Матти совершенно уверена, что в полночь тебя похитят феи. Кэтрин выражает свое неудовольствие игрой на клавикордах и так колотит по клавишам, что я просто слышу, как они умоляют ее остановиться.
Элизабет взяла сестру за руки и крепко их сжала.
– И я буду тосковать без вас. Но ведь два месяца – это, право же, срок недолгий, и подумай, сколько я смогу порассказать вам, когда вернусь. – Она попыталась улыбнуться. – А теперь помоги-ка мне собраться, ведь чем быстрее я уеду, тем быстрее вернусь.
Белла неохотно кивнула и принялась аккуратно складывать сорочки Элизабет в дорожный сундук, а Элизабет рьяно занялась своим гардеробом. Она рылась в шляпках и туфлях, ночных сорочках и чулках, швыряя одни в сундук, другие откладывая в сторону. Работа занимала ее руки. К сожалению, голова при этом оставалась свободной, и она не могла не думать о том, что ее ждет в недалеком будущем.
Как бы ни хотелось ей заставить Беллу и всех родных поверить, что она воспринимает случившееся спокойно, на самом деле она была охвачена ужасом.
Всю свою жизнь Элизабет отстаивала свое желание жить вне брачных уз. В конце концов, не зря же ее назвали в честь английской королевы-девственницы, невозмутимой Елизаветы, которой не нужны были мужчины, чтобы учить ее управлять целым королевством. Но совсем как подросший птенец, который щебечет на краю гнезда, готовясь впервые вылететь из него, что-то в Элизабет цеплялось за надежность и безопасность родного дома.
Каково будет ей жить в стране, которая чужда ей, в стране, населенной грабителями и бунтовщиками? Даже их малые дети учатся воинственным крикам, а не детским стишкам! Увидит ли она снова свой дом, свою семью? Или ей суждено сгинуть на чужбине?
Элизабет настолько погрузилась в свои путаные мысли, что не заметила, как Изабелла подошла к ней поближе.
– Элизабет, а как насчет условия папы, что супружеских отношений между вами быть не должно?
– Ну и что?
– Ты вправду считаешь, что сумеешь устоять?
– Изабелла Анна!
Изабелла тут же зарделась.
– Ничего не могу с собой поделать – мне чуточку любопытно, как это… на что это похоже…
– Отдаться мужчине?
– Бесс! Неужели нельзя быть не такой прямолинейной?
– А как, по-твоему, я должна это назвать? «Плетением корзин», как выражаются дамы, которые приходят пить у матушки пятичасовой чай?
В ответ Изабелла хихикнула, вспомнив, как однажды летним вечером их мать и несколько ее приятельниц обсуждали сложности, возникающие при «плетении корзин», полагая, что присутствующие за столом девочки ничего не поймут.
– Ты же не будешь отрицать, что мистер Маккиннон очень хорош собой.
Элизабет посмотрела на сестру.
– Хорош собой? Да, наверное, – суровой примитивной красотой дикаря.
– Он такой высокий.
– Он просто верзила, – возразила Элизабет, – вымахал под потолок.
– А лицо у него, – продолжала Изабелла, – такое мужественное, будто вырезано из твердого камня.
– Этот человек отрицает необходимость бритья. У него всегда неопрятный вид. Волосы чересчур длинные, и он вечно завязывает их сзади нелепым кожаным шнурком. Право же, как подумаешь, он настоящий варвар.
Однако Изабелла думала иначе: ей представлялись рыцари и благородные девы в сверкающих замках, которые стоят в заоблачных высях. Она пропускала мимо ушей колкие замечания сестры.
– Глаза у него ледяные, как сталь, они такие синие, что от их взгляда можно растаять. А губы большие, твердые, упрямые…
«Но они такие нежные, когда целуют…»
Эта мысль явилась девушке незваной.
– Элизабет, ты хорошо себя чувствуешь? У тебя лицо… ты вдруг так покраснела…
Элизабет прижала руку к щеке, такой горячей, что ей стало противно. Она отвернулась.
– Судя по твоим восторгам, это тебе следует спать в одной кровати с ним, а не мне. Могу поклясться, что ты почти очарована этим человеком. Ну, довольно болтать. Уже поздно, а мне нужно еще полностью собраться. Где же лакей? Мы уже давно позвали его, чтобы вынести сундуки, а он…
Она распахнула дверь своей спальни и остановилась как вкопанная.
– Что вы здесь делаете?
Заполонив собой весь проем, в дверях стоял Маккиннон. Лицо у него было мрачное и бесстрастное. Его глаза, те самые, которые Изабелла только что превозносила в самых поэтических выражениях, жестко, не отрываясь смотрели на Элизабет.
– Я пришел за вашими сундуками.
Элизабет почувствовала, как под его взглядом по спине у нее побежали мурашки.
– Для этого у нас есть лакеи, мистер Маккиннон. – Ничего другого ей не пришло в голову.
– А у меня есть две руки, которые могут это сделать, миледи. – Он прошел мимо, не дожидаясь приглашения. Когда он вошел в комнату, она словно съежилась.