Дуглас смотрел, как Элизабет спешилась, потом подскочил к ней и поддержал, потому что после долгой езды верхом ноги ее не слушались. Как ни странно, но вид у нее был такой же аккуратный и опрятный, как и во время отъезда: волосы убраны под нарядную шляпку, белоснежная шейная косынка старательно завязана под подбородком. И только кончик носа немножко покраснел от ветра.
Не говоря ни слова, Элизабет пустила своего коня попастись на лесной полянке, сняла перчатки и опустилась на колени у ручья, погрузив затекшие пальцы в холодную воду.
– Вы что же, намерены молчать всю дорогу до острова Скай? – не выдержал в конце концов Дуглас, присев на корточки поодаль от Элизабет, чтобы зачерпнуть горсть воды и напиться. Холодная и бодрящая влага смягчила его пересохшее горло. Она была такой вкусной, что он зачерпнул еще раз и провел руками по волосам и лицу.
Потом Дуглас встал, потряс головой, чтобы стряхнуть воду, и брызги разлетелись во все стороны. Он глубоко втянул в легкие свежий воздух. Как славно вернуться сюда, в эти края, в милые горы, на гэльскую землю, в царство туманов и чертополоха! Закрыв глаза и откинув назад голову, охваченный чистой, ничем не замутненной радостью, шотландец испустил горский воинственный клич.
Когда он снова открыл глаза, оказалось, что Элизабет смотрит на него с таким видом, точно он вылез из пещеры.
– Попробуйте-ка и вы, – сказал он. – Это замечательно! Давайте, раскиньте руки пошире и крикните что есть мочи.
Но она молча смотрела на него невидящим взглядом, словно его здесь и не было.
– Дорога в самом деле покажется нам очень долгой, мисс, если мы не станем хоть немножко разговаривать.
– Мне нечего сказать.
– В это трудно поверить.
Она уставилась на него, и Дуглас впервые заметил, какая глубокая морщина появляется у нее на переносице, когда она хмурится.
– Точнее, мне нечего сказать вам, мистер Маккиннон.
Дуглас усмехнулся:
– Стало быть, вы хотите сказать, что будете молчать все то время, что мы с вами проживем вместе? А вам не захочется услышать звук собственного голоса? Два месяца – долгий срок, чтобы у человека не развязался язык. Особенно когда это – женщина, – добавил он.
Элизабет выпрямилась и стряхнула с рук воду. Она вздернула подбородок и резко сказала:
– Иногда, мистер Маккиннон, приходится только радоваться, если собеседник не болтун. – И добавила: – Вспомните об этом, когда вам в следующий раз захочется почесать язык.
«Ну вот, это уже лучше», – удовлетворенно подумал Дуглас.
Но он еще не все ей сказал. О нет. Еще нет.
Девушка пошла к лошадям, а он зашагал следом.
– Может, вам будет легче и проще разговаривать со мной, если мы отбросим церемонии. Кроме того, негоже жене шотландца не называть его просто по имени. Меня зовут Дуглас, – он усмехнулся, – на случай, если вы запамятовали.
– Я прекрасно знаю, как вас зовут, сэр.
– Ну вот, опять. Не «сэр» и не «мистер Маккиннон», а просто Дуглас. Конечно, если вы предпочитаете нечто иное, можете называть меня «милый» или «голубчик»…
– Довольно с вас и Дугласа, – сказала Элизабет, поворачиваясь к нему спиной.
– Ладно. Рад, что мы это уладили, Бесси.
Она резко повернулась:
– Меня зовут Элизабет.
– Так-то оно так, да только больно оно заковыристое. Такому шотландскому варвару, как я, нипочем его не запомнить.
Это были ее слова – он подслушал их, когда она разговаривала с сестрой. Судя по выражению ее лица, по вспыхнувшему яркому румянцу, она тоже это поняла.
– Если вы не можете называть меня по имени, не зовите вообще никак.
– Вообще никак? – Он потер подбородок с отросшей щетиной. – Вряд ли мне понравится, как это звучит. Пусть лучше будет Бесси.
– Не надейтесь, что я отзовусь.
И Элизабет принялась рыться в седельной корзине, а Дуглас сел, прислонившись к толстому стволу дуба, сложил руки, скрестил вытянутые ноги и уставился на нее. Она вынула из корзины круглый черный хлеб, сыр, яблоко и бурдючок с вином.
Дуглас закрыл глаза и посмотрел на небо.
– Я, пожалуй, перекушу здесь, в тенечке. Здесь прохладно, да и земля мягкая.
Он не смотрел на девушку, но знал, что она уставилась на него во все глаза.
– Что вы будете делать?
– Я съем, Бесси, немного хлеба и яблоко. Может, выпью малость винца. Можете подать все это сюда.
– Подать?
– Ну да. – Он с довольным видом протянул руки. – В конце-то концов ведь обязана жена прислуживать мужу. А вы моя жена, пусть всего лишь на два месяца. – Тут он хитро прищурился: – Вот и прислуживайте мне.
Хорошо, что Дуглас был ловок и проворен. Подчиняясь скорее инстинкту, чем разуму, он поднял руку как раз в ту минуту, когда яблоко полетело прямо ему в голову. Оно ударилось в его выставленную вперед ладонь, и Дуглас пойман его. Он с ухмылкой откусил кусочек.
– Очень вам благодарен, Бесси.
Элизабет смотрела, как он закрыл глаза и жует яблоко с таким смаком, что сок течет по подбородку.
Невежа… болван… дурень!
Ей хотелось дать ему затрещину, столкнуть в воду и утопить. Только он все равно не утонет – ручей слишком мелкий, пропади он пропадом. А голова у этого болвана слишком крепкая. Она только зря потратит время и силы.
Швырнув еду обратно в корзину, она повернулась и пошла прочь, взметнув юбки.
– Аппетит пропал, да, Бесси?
Элизабет не удостоила его ответом. Но отойдя подальше и скрывшись из виду, она пнула ногой камень и скривилась от боли, потому что он оказался гораздо тверже носка ее туфли. Прихрамывая, она пошла дальше и нашла какой-то прутик. Он оказался более подходящим, чем камень, и Элизабет в ярости сломала его на мелкие кусочки.
Бесси…
Это похоже на коровью кличку! С таким же успехом ей можно повесить на шею колокольчик и поставить под вымя подойник. Она отчаянно старалась придумать и для шотландца какое-нибудь смешное имя, но ничего не получалось. Дуглас оставался Дугласом, вот и все.
Немного погодя Элизабет внезапно осознала, что куда-то забрела. Нигде не было видно ни Дугласа, ни лошадей. За набежавшими облаками солнце клонилось к западу, смеркалось, но Элизабет не очень встревожилась. Если пойдет дождь, она укроется под деревьями, а Дуглас, конечно, не поедет дальше без нее. Нужно его наказать – пусть в другой раз не называет ее этим противным именем. Она уселась на большом валуне и принялась ждать, отыскивая при этом все больше оснований обвинять во всем Дугласа.
Мало-помалу раздражение ее стихло – суровость окружающего охватила ее. Она закрыла глаза; легкий ветерок колыхал заросли прибрежного тростника, в воздухе пахло сосной, вереском и струящейся водой. Плечи Элизабет расслабились, ломота в затылке постепенно прошла, и она предалась мечтам о своем будущем доме. Он должен быть сложен из серого песчаника, над передней дверью – веерообразное окно; высокие узкие окна будут выходить на оживленную улицу – их стекла будут сверкать в утреннем солнце, как бриллианты. Сзади, за высокой стеной у нее будет сад, ее личный райский сад со скамьей, увитой плющом, где она будет часами сидеть за книгой летним днем, вдыхая смешанные ароматы жимолости и жасмина, сирени и лаванды, растущих вокруг. Дом будет стоять в фешенебельном месте, но все же вдали от городской толчеи, рядом с парком, так что по утрам она сможет совершать прогулки верхом, пока на улице никого нет, кроме уличных торговцев.
Это будет ее собственный дом.
«Интересно, – подумала девушка, – каково это – жить своим домом, ни на кого не рассчитывая?» Она задумалась о всяких заманчивых вещах, которые ей предстоит увидеть и узнать, об интересных людях, с которыми она будет встречаться. Обзаведется ли она любовником?.. «А почему бы и нет?» – спросила себя Элизабет.