— Еще чего не хватало! — возмутился Мак-Аллистер. — Это же сброд! Они по-человечески жить не могут. Передерутся, друг с друга рубаху сдирая. В неволе прожить могут только те, кто заботится о товарищах. Как вам отлично известно. Мы только-только этих несчастных рабов в человеческий вид привели, а теперь снова к ним подонков прислать?
— Не всех, — возразил сэр Конрад. — Только тех, кто, как ты говоришь, способен жить по-человечески. Мой опыт показывает, что из каждых десяти преступников двое-трое все-таки остаются людьми.
— Ну ладно, — уступил Торин. — Двое, трое... Это еще возможно. А с остальными что делать? Тюрьмы у нас нет. Отпускать их я не согласен. Отослать королю, пусть на галеры сажает?
— Галеры далеко. Туда пути две недели, кого я с пленниками пошлю? У меня люди не лишние.
— А пусть сами идут, — пошутил Торин. — Скажем им, что король армию набирает, наемники в цене. И письмо дадим, рекомендательное: мол, посылаем вам десять преступников, делайте с ними, что хотите. А сами они читать не умеют. Так что пойдут, как миленькие!
— Пойдут. А по дороге станут убивать каждого, у кого сапоги целые. Просто по привычке. Торин, нельзя их отпускать!
— Будто я сам не понимаю. Ну что ж, пусть сидят пока взаперти. Есть даже, где: в той горе, где живут рабы, есть одна подходящая пещерка. Маленькая, но пусть этим лбам тесно будет. Может, научатся как-то жить вместе. А там даже проточная вода есть. Так что давать им кашу раз в день, и вся забота. Завалим вход большими камнями и будем подавать еду через отверстие в потолке.
— А они поднапрягутся и растаскают твои камни...
— Пусть напрягаются. Выход оттуда только в подземный ход. Щель в потолке узенькая, да и добраться до нее можно только, если одному на другого стать. А уж если они настолько исправятся, что станут дружно работать, значит, научились по-людски жить. Тогда, так и быть, пущу их в каменоломню.
— Неплохое решение. Но не для всех. Атамана я туда пускать не хочу.
Знаешь, Торин, может быть, я не прав. Судьба может вертеть каждым, и королями, и пастухами. Я тоже побывал, как говорят, на самом дне... И ты побывал. Но когда человек, у которого есть и дом, и земля, и некоторая власть, превращается в такого вот Фиц-Борна, я не прощаю.
Пусть этот герцог Саймнел даже держал его в руках. Пусть платил его людям. Но, будучи человеком, даже грязное дело можно выполнять чисто. Даже грабить можно по-разному! Ты со мной не согласен?
— Совершенно согласен. Можно от нужды стать разбойником, но вот пытают людей ради золота, женщин на грязной земле насилуют — только от собственного мерзавского нутра.
Вы знаете, я кое-что успел услышать об этом негодяе. Люди многое о нем рассказывают. Даже если это и не все полная правда, но человек десять он казнил лично. Просто ради удовольствия. Вешал и ждал, пока умрут. Стоял и смотрел. А его головорезы стояли рядом.
Я тоже, помните, собирал налоги. Для вас, между прочим. И не превратился в такого вот...
— И я не превратился. Хоть наш добрый Давид и сказал, что власть — она развращает... В чем-то, конечно, я развращен. Не спорю. Вряд ли я стану добрым католиком. Но есть вещи, которые делает с человеком судьба, а есть те, что он делает сам. И сам за них отвечает.
— Значит?..
— Придется подумать. Я не люблю гласности, как ты хорошо знаешь.
— Надо его отсюда сплавить. Без шума. И без шума убить. Так?
— Так. Давай его сюда. Допросим.
Владетельный Бернард Фиц-Борн вступил в кабинет графа Ардена с самым независимым видом. Чего ему было бояться? До сих пор его и пальцем никто не трогал. Его всего лишь обезоружили и привезли в крепость с максимально возможными удобствами. Даже ноги трудить не пришлось. И слова ругательного никто не сказал. Сам-то Фиц-Борн с пленниками обращался не так. И имел все основания предполагать, что намерения Ардена в чем-то совпадают с его собственными.
От начал очень почтительно:
— Ваша Светлость! Искренне приветствую и сожалею о небольшом недоразумении между моими и вашими людьми. Ошибка. Случается, когда сталкиваются в лесу два войска... Но благородные люди всегда могут договориться между собой, не так ли? Ваши люди действовали просто великолепно! Потрясающе! Что за прекрасный отряд у Вашей Светлости.
То, что он покушался на супругу самого графа, Фиц-Борн изящно обошел в своих комплиментах. Как и то, что против него поначалу стояли только три рыцаря и двое оруженосцев.
Граф Арден, наконец, соизволил раскрыть рот:
— А вы, сэр Фиц-Борн, стало быть, тоже располагаете войском?
— Ах, Ваша Светлость! — манерой говорить он походил на жеманную дамочку. Даже грациозно взмахнул рукой — мол, какое сравнение! — и добавил скромно:
— У меня сейчас только этот десяток недотеп. Учить их и учить!
— Дело обыкновенное, — как бы нехотя согласился граф, — готовых солдат взять неоткуда. Набираем, учим... А потом еще тебя же и предадут.
— Ах, граф, как вы правы! — Торина чуть не скрутило от слащавого тона бандитского главаря. Он отошел к окну. Ну что за мерзкий тип!
...А тот разливался соловьем. Он поведал надменному графу о своем друге — да-да, близком друге — владетельном герцоге, у которого много плодородной земли, но такие ленивые подданные! И этот добрый герцог нуждается в помощи, а как же, чтобы приструнить своих мужиков и заставить себя уважать. Вот он, Фиц-Борн, и служил помощью своему высокому другу.
— Но вы, верно, лишили герцога немалого количества подданных? — лениво сощурил глаз хозяин замка.
— Что для него дюжина мужиков! Другие вырастут. Они плодятся еще хуже тлей! И такие же вредные! — осмелевший барон-разбойник захохотал над собственным остроумием.
— И достойный герцог вознаградил вас за эти услуги? — с интересом спросил граф Арден, поощряя своего собеседника на очередную волну вдохновенной похвальбы. Насчет маленького поместья на самой границе с угодьями монастыря, «а с этой братией каши не сваришь, ни выпить не пригласят, ни дамского общества — глушь, деревня!» А тут еще и проклятое мужичье смеет руку на благородного поднимать, да не то, что руку — оружие! Какие-то проходимцы с луками четырех парней у него уложили — да каких! Один к одному! А те, что остались — парочка ничего, а остальные — ну, деревня деревней...
Манера речи допрашиваемого быстро менялась. Исчезла напускная жеманность, аристократическое лицемерие. Проявилось его истинное лицо.
Торин хорошо знал, в чем дело. Он сам перед тем, как вести атамана банды пред графские очи, угостил его кубком вина — разбавленного не только водой, но и еще кое-чем дополнительно.
Знание свойств гашиша было одним из преимуществ опыта лорда Ардена и его людей, проживших большую часть своих лет на Арабском Востоке.
— Ваш манор находится, вы сказали, на границе с владениями обители? Вы владеете домом, землей, подданными?
— Какие там подданные! — Фиц-Борна развезло, он уже обращался с хозяином как с закадычным приятелем. — Полдюжины мужиков, бабы с выводками... А дом хороший. В дождь или бурю не шелохнется и не протекает... Не хуже корабля... Нет, хуже! — пьяно возразил он себе. — Корабль лучше всего. Какой у меня был корабль!.. — он неожиданно прослезился.
— Корабль? — подтолкнул его граф к дальнейшим излияниям.
Оказалось, что Бернард Фиц-Борн не всегда был владетельным бароном. Раньше он был пиратом, и плавал больше всего в Балтийском море, знавал и данов, и ганзейцев, и даже русов, которые, вот идиоты, отдают жемчуг за сукно, одной штуки сукна хватит на две горсти, дикари, одно слово. Но корабль утонул, неизвестно отчего, утонул, и все, он едва сумел до берега доползти, он да еще четверо, среди них боцман, лихой мужик, потом вместе у герцога служили... То есть дружили... Но недавно этот изменник бросил и своего капитана, и герцога... И сбежал, сволочь. И золото увез! — возмущенный предательством помощника, атаман даже кулаком по столу стукнул. Вряд ли он соображал, где находится и что говорит. Хотя и выглядел человеком в полном сознании. Именно этого момента граф и ждал.