Выбрать главу

В самом деле, вот уже который день они будто распирают корочки моего блокнота. В чем дело? Хотел обменяться мнениями по этим записям с Екатериной Ивановной, но воздержался. Нет, думаю, сам доберусь до сути.

Искупавшись в соленом и пресном озерах, я сказал Екатерине Ивановне, что хочу повидаться с Федором Яковлевичем Никулиным и остаться у него денька на два.

— Оставайся, — ответила она, — только один. Наташу и Максима я увезу с собой в мое родное село Чигиринку.

Уже из кабины своей «Волги» Екатерина Ивановна сказала, что Федор Яковлевич вдумчивый, осмотрительный руководитель, но с некоторыми странностями: года три назад, выступая перед собранием колхозников с планом на текущий год, внес предложение — сократить наполовину денежную оплату председателю колхоза. Когда его спросили, почему он выступает против себя, он ответил: «Кто вам сказал, что против себя? Я выступаю за усиление экономики колхоза, членом которого состою».

И вот я уже у него в кабинете. Он ведет длинный разговор по телефону с кем-то из районного производственного управления по поводу каких-то новых форм учета и отчетности о заготовке кормов.

— Новая форма сводок не прибавит нам ни центнера сена, ни килограмма силоса...

Когда закончился разговор, я, глядя на списанные из его блокнота цифры, сказал:

— Здесь не помечено, сколько колхозников из общего числа трудоспособных работает непосредственно в поле и на фермах.

Федор Яковлевич, прищурясь, посмотрел на меня сквозь стекла очков в роговой оправе, приблизился ко мне вплотную:

— Ага, значит, научился читать цифры и угадывать, что спрятано за ними?

— Вроде «один с сошкой, семеро с ложкой». Хотелось бы узнать, сколько с сошкой?

— Есть у меня и такая цифра. Днем и ночью помню ее. С марта месяца шестьдесят пятого начинает чуть возрастать.

— А все же?

— С девяноста двух выросла на сегодняшний день до ста семнадцати. Это непростой вопрос. — Федор Яковлевич вздохнул. — Прибавится один работающий на колхозном поле — и у меня на душе праздник. Большой праздник.

Завечерело. В открытые окна кабинета повеяло прохладой. В селе замычали коровы, телята. Больше телят. Они уже знают свои дворы. Пришли с выпаса — и по домам, там их ждут хозяйки, успевшие за день накопить целые ведра кухонных отходов.

Заскрипели журавли и воротки над колодцами. От пресного озера потянулись вереницы женщин и мужчин с коромыслами, с бочками на колясках. Началась поливка огородов. Словом, село в вечернюю пору вовсе не похоже на дневное. Под покровом сумерек в нем будто оживает какая-то вторая сила, которая не поддается измерению и проявляет себя стихийно, без команд и распоряжений из правления колхоза.

Остановившись перед открытым окном, Федор Яковлевич задумчиво сказал:

— Село большое, двести дворов, а на общественном производстве работают только сто семнадцать человек.

— Что же делают остальные? — спросил я.

Федор Яковлевич открыл свой блокнот. И снова цифры, цифры. И удивительно: 124 двора Новых Ключей как бы отключены от непосредственного процесса колхозного производства. В них живут главы или члены семей, занятые на счетной, писарской, учетной, торговой и прочей канцелярской работе.

Утром в правлении колхоза меня оглушил непонятный шум человеческих голосов, шелест бумаг, треск машинки и косточек на бухгалтерских счетах. Полтора десятка людей готовили какие-то сводки, диктовали друг другу цифры, сверяли, переписывали, подбивали итоги и один за другим вставали в очередь к телефону, чтоб передать эти сведения в район — срочно, обязательно, безотлагательно.

На столе председателя целая пачка пакетов и телефонограмм. Директивы, постановления, вызовы, напоминания, с входящими и исходящими номерами, по каждому из которых надо готовить сведения, представить доклад или развернутую информацию. Даже районное бюро техинвентаризации и районная контора рыбнадзора адресовали свои бумаги председателю колхоза с предупреждением о личной ответственности. Федор Яковлевич, просматривая эти бумаги, делал пометки, кому передать для исполнения или в подшивку.