— Это же Сибирь, а скворцы такие же, как под Москвой!..
Они переглядываются, смеются, стараясь развеселить меня. Но ни у них, ни у меня не хватает сил заглушить мою память. Мысленно я уже переместился в теплушку воинского эшелона, который мчится с резервными частями СибВО на запад, на усиление обороны Москвы. Какие сильные и красивые парни сидят рядом со мной на скамейке перед открытой дверью теплушки! Подбадривают друг друга, вспоминают целованных и нецелованных девушек. Семафоры станций и полустанков мелькают с такой быстротой, что кажется, устали гнаться за нами. Отстают поля и перелески Сибири. Парни подсвистывают, подгоняют их — не отставать! И никто из них не думает, что видит родную Сибирь в последний раз.
В ночь на 17 октября 1941 года эшелон остановился недалеко от Москвы, в Люберцах. Быстро выгрузились. Комсомольский батальон был направлен в центр столицы нести патрульную службу. Штаб батальона разместился на Малой Бронной, в помещении Главного пробирного управления. Первой роте, сформированной из лыжников, поручено патрулировать улицы и переулки, как значилось в распоряжении, «в квадрате Б‑4, включая Никитские ворота, площади Пушкина, Маяковского, Восстания».
Поздним вечером того же дня в штабе батальона поднялся переполох: на улице Горького и на Садово-Кудринской нет ни одного патрульного! Куда они девались?
Бежим вместе с комбатом вдоль Садового кольца, затем по улице Горького. Патрульных не видно. Они как сквозь землю провалились, почти сто двадцать человек. Где их искать? Мечемся из переулка в переулок, из двора во двор. Возле углового дома перед площадью Пушкина нас остановил сотрудник управления НКВД города Москвы.
— Сибиряки, своих орлов ищете?
Пришлось сознаться:
— Потеряли... Кто их умыкнул?
— Умыкнем, если не найдем командиров.
— Где они?
— Катаются.
— Как катаются?
— Спуститесь в метро «Маяковская» и полюбуйтесь...
Несемся к площади Маяковского не чуя под собой ног. Шутка ли, потерялась целая рота. Врываемся в вестибюль станции метро. Вот они... Трое крутятся перед контролерами — девушками в красивой форме служащих метро, остальные на эскалаторных лентах курсируют вниз и вверх, что называется, несут патрульную службу на «лестнице-чудеснице». Все с карабинами и автоматами, привлекают к себе внимание беспечностью и чудачеством. Они уже вошли в роль развлекателей запоздалых пассажиров-москвичей. На лицах неописуемый восторг, в глазах детское удивление и жажда запомнить увиденное навсегда, на всю жизнь. Подземный дворец с высокими сводами, опорные колонны с никелем ослепительного блеска, белизна стен, полированный мрамор, люстры в золотистых оправах, теплый и чистый воздух — все заворожило их. Казалось, в тот час они забыли, не верили и не хотели верить, что идет война, что и Москве, и этому замечательному метро угрожает опасность.
— Не ругайте их, — сказал мне пожилой мужчина с красной повязкой на рукаве, когда я пытался повысить голос на остановившихся передо мной бойцов. — Ведь завтра-послезавтра им в бой. Пусть сибиряки влюбятся в Москву, почувствуют, что они защищают. Мы верим в них...
Мне удалось уговорить комбата прокатиться на «лестнице-чудеснице», осмотреть подземную часть станции, собрать там патрульных и оттуда строем повзводно развести по участкам. Комбат послушал меня и не пожалел об этом: позже стало известно, что в метро на станции «Маяковская» 6 ноября состоялось торжественное заседание Московского Совета депутатов трудящихся совместно с партийными и общественными организациями Москвы, посвященное 24‑й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Именно в этом зале были произнесены слова: «Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну, они ее получат». Мы слушали голос Сталина в крюковском лесу, на исходных позициях очередного лыжного рейда. Голос звучал в наушниках батальонной рации. Наушники лежали в двух солдатских котелках, которые служили резонаторами звука. Комбат, улыбаясь мне, держал один котелок на своей груди. Он откуда-то знал, что заседание проходит на станции метро «Маяковская». Доклад передавали в записи через два часа после закрытия торжественного заседания, но каждый, кто слушал эту передачу, мысленно находился там и был горд тем, что знал, где это происходит. Все с готовностью ждали команду пойти на любое, самое опасное задание.
...После остановки на станции Татарская скорый поезд повернул строго на юг, в сторону Кулундинских степей. Пахнуло знакомым настоем степных трав и горечью придорожной пыли. Безветренное и знойное утро. Пыль вихрится за тепловозом, между вагонами. К полудню замаячили степные кулундинские миражи над солончаками. Слово «Кулунда» образовалось из двух казахских — «Кулун-дала», что означает в переводе на русский — «лошадиная степь». И сейчас кажется, что наш поезд вспугнул огромные табуны лошадей и они мчатся по полям, норовят обогнать состав. Это мираж.