У Джейн был неплохой музыкальный слух, ей нравились многие сонаты, менуэты и симфонии. По душе ей приходились даже иные оперы – особенно трагические, в финале которых оба влюбленных погибали как бы в наказание за проявленную к ним крупицу милосердия – однако стиль игры нового жениха она не принимала: он казался ей слишком буйным и неистовым. Сам Теодор тоже оказался буйным и неистовым. На ум приходило выражение «слон в посудной лавке». Как ему при этом удавалось умело обращаться с деликатнейшим инструментом – скрипкой, оставалось для Джейн загадкой, но, кстати, именно из-за инструмента данная помолвка была разорвана так же стремительно, как и первая.
Скрипку эту, единственное в своем роде творение покойного мастера Бофорта Белмура, украли. Похитили. Умыкнули. Изъяли с законного места в доме детей Бофорта Белмура. Но путь ее удалось отследить через Францию в Испанию, а оттуда обратно в Англию. «Владелец», одолживший эту скрипку Теодору Талье, – а так поступают все обладатели музыкальных инструментов из числа немузыкантов, чтобы из их собственности регулярно извлекались звуки, – был арестован, а семья Теодора, несмотря на его полную непричастность к преступлению, тоже немедленно разорилась.
Третьим женихом Джейн стал Уолтер Уильямсон, внук якобы крупного изобретателя, предпочитавшего жить в затворничестве. При этом ходила молва: все, что он изобретал, немедленно объявлялось государственной тайной. Если бы дело не касалось женитьбы, девушка, пожалуй, и не имела бы ничего против Уолтера: он казался умным, начитанным и часто говорил о неоценимом достоянии, которое оставит ему дед. Сам юноша тоже стремился к изобретательству. По его словам, это было у него в крови, хотя Джейн не увидела в нем и намека на творческую жилку.
Не прошло и месяца со дня помолвки, как на свет божий всплыли бумаги, доказывавшие: дед Уолтера – обычный вор и провел последние пятнадцать лет в тюрьме. Нетрудно догадаться, что в глазах общества репутация семьи Уильямсонов резко рухнула, результатом чего стало (как вы, наверное, уже догадались) немедленное разорение.
Что же касается четвертого обручения – там вообще оказалось, что жениха не существовало. Мать Джейн (ее отец скончался между третьей и четвертой помолвками) получила миниатюру, изображавшую юного красавца, и не поняла, что в ее руки попал просто безличный образец – своего рода реклама дарований художника.
А поскольку леди Фрэнсис руководствовалась в жизни весьма посредственным здравым смыслом, она к этому времени уже отчаянно стремилась выдать Джейн замуж за кого угодно и неправильно истолковала подпись под миниатюрой: «Представляю вам образчик, достойный руки столь знатной дамы, как леди Джейн», что означало просто достойный с точки зрения мастерства живописца и никак не относилось к воображаемому – хотя и очень красивому – персонажу с картины. Мать Джейн объявила, что принимает «предложение», раньше, чем художник успел отправить ей ответное письмо, в котором интересовался, может ли он рассчитывать на оплату расходов, связанных с путешествием для изготовления портрета самой леди Джейн, и напоминал, что его гонорар ни в каком случае возврату не подлежит.
В порыве гнева и замешательства леди Фрэнсис распространила повсюду переработанный вариант этой истории, в котором она представала жертвой розыгрыша, тем более недопустимого и злого, что дело произошло так скоро после трагической кончины ее супруга. На сей раз в нищету и разорение впал несчастный художник.
По всему выходило, что само согласие на брак с леди Джейн было чревато весьма рискованными последствиями. Если дело с женихами у нее так пойдет и дальше, счастливые деньки Гиффорда Дадли – а также деньки процветания его семьи – явно сочтены.
Ей стало почти жаль его.
Джейн достала вторую книгу – ту, что об эзианах, и провела указательным пальцем по этому слову на обложке. Чего бы только не отдала она за возможность принимать звериное обличье. Превращаться в кого-то, кому никто не смел бы докучать или кого никто не мог бы заставлять выходить замуж, – в медведицу например. Если, как настаивали многие, эзианство передается по наследству, то ее чаша сия, увы, миновала. (Никто не должен был об этом знать, но Джейн однажды слышала, как родители спорят об эзианских чарах, которыми, вероятно, владела ее мать.) Если же (согласно другой, хотя и менее научной гипотезе) способность перевоплощения в животных даруется достойным, то все ее отчаянные попытки, достойные награды, тоже оказались отвергнуты.