— Ты прекрасно выглядишь, — говорю ей. Я сопротивляюсь тому, чтобы протянуть руку и прикоснуться к ней, хотя мне этого очень хочется. У нее выбившаяся прядь волос, которая все время падает на лицо, и мне хочется заправить ее за ухо. Но я знаю, что еще слишком рано. Я еще не сказал того, что должен был сказать.
— Спасибо. — Ее голос тих, и она больше не смотрит на меня. Мили пытается смотреть куда угодно, только не на меня. И я просто смотрю на нее, потому что не могу перестать смотреть на нее. На этой свадьбе для меня больше никого не существует. Для меня больше никого и нигде не существует. Она — это все.
— Ты получила мое письмо? — спрашиваю я ее, стараясь подольше удержать ее поближе к себе. Я знаю, что должен идти, но не хочу оставлять ее одну.
— Ноа! Быстрее! — кричит Роман оттуда, где собираются все ребята.
Она игнорирует мой вопрос, все еще пытаясь найти что-нибудь, на что можно посмотреть.
— Милли, я скучаю по тебе, — говорю я в то же время, когда она говорит:
— Тебе пора идти.
— Милли, пожалуйста, удели мне время попозже? Всего пять. Это все, что мне нужно.
— Две, — возражает она. Уголок ее рта угрожающе приподнимается, но она быстро его прикрывает.
— Четыре, — выпаливаю я в ответ, отодвигаясь так, чтобы она была вынуждена посмотреть на меня.
Ее глаза с вызовом щурятся на меня.
— Три.
— Договорились. — Я улыбаюсь ей сверху вниз и протягиваю руку. Я хочу, чтобы она взяла, пожала мне руку, прикоснулась ко мне любым физическим способом. Хоть как. Что-нибудь.
Ну же, Милли.
Она закатывает глаза и одаривает меня еще одной легкой улыбкой, прежде чем пожать мне руку, а затем уходит, чтобы поговорить с кем-то еще. У меня есть шанс. Это будет моя последняя возможность все исправить, позволить ей увидеть, как я искренне сожалею и как сильно люблю.
— Ноа! — Роман снова кричит. Я в последний раз смотрю на удаляющуюся фигуру Милли, прежде чем бежать трусцой к другим парням.
Я даже не обращаю внимания на то, что происходит. У меня лишь на уме то, что я буду говорить Милли и как изложить все за три минуты. Я повторяю это снова и снова, улыбаясь в камеру и пытаясь отпраздновать женитьбу лучшего друга.
Но за спиной Романа Милли наблюдает за нами краем глаза, отвлекая все мое внимание. Она разговаривает с людьми, смеется вместе с Бет и потягивает новый бокал шампанского.
Она кажется такой непринужденной. Но эти глаза… эти прекрасные голубые глаза продолжают возвращаться ко мне. И я не могу не принять это как знак того, что, возможно, мое письмо что-то изменило. Может быть, еще есть надежда.
ГЛАВА 26
Милли
Весь день я чувствовала на себе этот пристальный взгляд, словно тонну кирпичей. Ноа не сводил с меня глаз. И я не знаю, как к этому относиться.
Черт, кого я обманываю? Мне это нравится. Когда он перестает смотреть на меня, чтобы заговорить с кем-то, я чувствую себя обнаженной.
Я стою посреди танцпола, пою и танцую с Тиффани. Бет и Тедди позволили мне взять ее с собой, чтобы она могла повидаться с Романом, пока он здесь. И даже несмотря на то, что он постоянно фотографирует, она танцует для него под каждую песню.
И я бы солгала, если бы сказала, что не делала того же самого. Каждый раз, когда мои волосы развеваются или покачиваются бедра, я делаю это для Ноа, надеясь, что он заметит и ему понравится. Бет сказала сегодня утром, что прошлой ночью он снова поссорился с Брэндоном из-за того, что тот что-то сказал обо мне… опять. И, судя по его взгляду, Брэндон хорошенько врезал ему, прежде чем Ноа прикончил его.
Мне интересно, когда он придет поговорить со мной. Я сказала ему, что у него есть три минуты. Когда он их использует? Ожидание убивает, желудок скручивается, как крендель, от беспокойства. Я просто хочу покончить с этим. Знаю, что сегодня вечером мне предстоит принять важное решение.
Тиффани улыбается и наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку.
— Выслушай его, — говорит она, отстраняясь и подмигивая.
В тот момент, когда она вырывается из моих объятий, я чувствую, как кто-то подходит ко мне сзади. Я знаю, что это Ноа, потому что никто другой не может заставить меня чувствовать себя так, просто стоя рядом. Волосы на руках встают дыбом, а по коже пробегают мурашки.
— Милли, — говорит он, когда я оборачиваюсь. Он так хорошо смотрится в своем черном костюме и галстуке. У него все еще есть загривок, но он подстрижен, каштановые волосы зачесаны назад и убраны с лица, демонстрируя скульптурные скулы. Я едва вижу синяк благодаря консилеру.