Нас встречает Хэнк, все еще одетый с рыбалки в зеленые заброды. Джесси познакомилась с Хэнком много лет назад в рыболовном доке в Монтоке и стала напрямую покупать у него рыбу-меч и морского окуня. Иногда она платит ему, чтобы он отремонтировал поломку в ее доме.
– Привет, девочки, – говорит Хэнк. Ему позволительно так к нам обращаться, потому что Хэнку за семьдесят. Но у Охотниц есть свои правила. Главное правило: мы женщины. Не девочки. Я – двадцатисемилетний первопроходец оздоровительных просторов, который перевоплотил свою компанию в саморазвивающуюся корпорацию безо всякого юриста. Можно ли назвать мужскую версию меня мальчиком? Попробуйте произнести это вслух. Звучит неправильно. – Она на заднем дворе.
Он подзывает нас тремя кривоватыми пальцами.
Сквозь раздвижные стеклянные двери я вижу, что Джесси читает The New Yorker – ха! – лежа на шезлонге у накрытого брезентом бассейна, на ее ноги накинут полосатый плед из натурального шелка и шерстяной пряжи. Келли изо всех сил старается не пялиться, но у нее это не получается. На Джесси Барнс невозможно не пялиться, она выдающаяся личность, кем бы вы ее не считали: первым феминистским голосом реалити-шоу (по версии The New York Times) или феминистской обманщицей (версия The New Yorker).
– Привет! – бодро восклицает Келли, не успевает еще Хэнк нас представить. Джесси напрягается, но любезно улыбается.
– Келли! – отвечает Джесси и встает, чтобы обнять ее. Келли встречалась с Джесси и раньше, в главном офисе и на встречах, но лишь мимолетно. При такой близости, без съемочного макияжа и хорошего освещения, она наконец увидит то, что вижу я: у сердцеедки из буч-сообщества смазливо розовые щеки и подбородок, а волосы слишком темные для цвета лица.
– Ого, – Джесси оценивает Келли на расстоянии вытянутой руки, – посмотри, какая ты красивая!
Будь Келли моего размера, никто не назвал бы ее красивой. У нее обычное, ничем не примечательное лицо.
– Разве можно поверить, что у нее есть дочь? – Я обнимаюсь с Джесси, ощущая на себе сердитый взгляд Келли. Знаю, она думает, я пытаюсь саботировать ее, упомянув о дочери. Но это не так. Я просто не собираюсь притворяться, что моей племянницы не существует, чтобы Келли насладилась тринадцатью минутами славы.
«У тебя больше шансов получить роль в нашем шоу, если ты мужчина, а не мать», – сказала я Кел. А еще, возможно, мне кажется, что сестра вторгается на мою территорию. У нас как у женщин есть выбор, но правильного выбора не существует, ведь неважно, что ты решишь, мир скажет тебе, что ты делаешь это неправильно. Вы читали в The New York Times некролог о восьмидесятивосьмилетнем ученом? Вот что именно было написано в оригинале, а не в той исправленной версии, выпущенной в интернете: «Она готовила паршивый бефстроганов, следовала за постоянно меняющим работы мужем и на восемь лет оставила карьеру, чтобы воспитать троих детей. «Самая лучшая мама в мире», – сказал ее сын Мэттью». Вот с чего начали редакторы некролог о женщине, изобретения которой обеспечили нас спутниками.
А материнство – ограничение, которое впитали в себя женщины. Вот прямо сейчас посмотрите в Инстаграме и Твиттере профили знакомых вам мужчин. Сколько из них в своей биографии пишут «отец», «муж» или – рукалицо – «муж@имя жены»? Думаю, немногие, потому что мужчин воспитывали считать себя многогранными личностями, с целым рядом сложностей, противоречий и призматических отличительных черт. И когда они определяют всего несколько граней в себе, сводят все к одной или двум чертам, то это скорее будет профессия или любимая футбольная команда, но никак не семья.
Так что есть матери и нематери, ни один из вариантов не является простым, но материнство хотя бы удобно. Общество ожидает от нас этого выбора. То же самое касается замужества, кто-то соглашается взять фамилию мужа, чтобы он стал финансовой опорой, и учится готовить паршивый бефстроганов.
И так существует куча реалити-шоу, которые изображают либо этот традиционный образ жизни («Настоящие домохозяйки»), либо стремление к такому образу жизни («Холостяк»). В какое время суток ни включи телевизор, матери, жены и домохозяйки видят олицетворение себе подобных.
Но нет ничего для нематерей, нежен и женщин, которые не могут даже взбить яйцо. И нас таких много больше, чем когда-либо. Несколько лет назад, когда ей было всего тридцать девять и она работала менеджером телекомпании Saluté, Джесси Барнс прочитала некролог Ивонн Брилл, а затем и статистику исследовательского центра, которая показывала, что впервые женщины опережали мужчин в трудоустройстве после окончания высшего учебного заведения и на руководящих должностях. Больше женщин, чем когда-либо, опережали своих мужей, открывали свой бизнес и решали отложить замужество и рождение детей или вообще отказывались от первого и второго. «Появляются ли в каком-нибудь реалити-шоу такие женщины?» – задумалась Джесси, а когда не смогла найти его, создала сама.