— Вильям, — сказала она, ничуть не удивившись его появлению. — А что у тебя с лицом?
Он посмотрел в щербатое зеркало на стене. Правый глаз заплыл целиком, скрытый под черно-лиловым мешком. Билл отвернулся от зеркала. Главное, пропали черные звезды. А левым глазом он увидел сыпь на лицах деда и внука.
— Что с ними? — спросил Билл.
— Заболели от комаров. И от плохой воды.
Тропическая лихорадка. Ирландка была права.
Билл обнял Цзинь-Цзинь. За хлипкими стенами лачуги рычал и гремел оползень. Тонны липкой, тяжелой глины, готовые поглотить и этот крошечный островок жизни.
Там, на дороге, оползень казался скорее препятствием, чем реальной угрозой. Потом ему вспомнилась торчащая детская ручонка. Возможно, это случилось сегодня. Или вчера.
Гул усиливался.
— Нужно срочно уходить! — Билл отстранил китаянку и повернул голову на звук. — Ты слышишь, Цзинь-Цзинь? Уходить, и как можно скорее.
— Солдаты придут за нами. — Она указала на потолок. — Это вертолеты. Они спустятся и заберут нас.
— Никто за нами не придет, — возразил Билл.
Что-то было не так, но он никак не мог понять, что именно. Билл смотрел на Цзинь-Цзинь, пытаясь сосредоточиться и думать связно.
— Послушай меня, Цзинь-Цзинь, — сказал он, опускаясь на колени, поскольку сидеть в лачуге было не на чем.
Вот что его зацепило! Молчащий ребенок! Обычно больные дети плачут или хотя бы хнычут. Чо-Чо молчал, и его молчание испугало Билла.
— Послушай меня, — повторил он. — Никто за нами не придет. Вертолетам здесь не опуститься. Земля шевелится. Если вертолет сядет, его колеса застрянут в глине, и он уже больше не взлетит. Солдаты и хотели бы нам помочь, но не могут. Мы должны выбираться отсюда сами.
Цзинь-Цзинь слабо улыбнулась.
— Наши солдаты очень храбрые, — сказала она.
Что в ней говорило сейчас? Идеологические штампы, которые им вбивали в школе? Или патриотизм китайцев и их вера в свою армию были настоящими?
— Ваши солдаты очень храбрые, но и у них есть предел возможностей. Вертолет здесь сесть не может. На машине сюда тоже не пробиться. Дороги разрушены. Пойми, никто не станет рисковать жизнью ради нас. Мы должны позаботиться о себе сами, иначе погибнем.
Цзинь-Цзинь сидела не шевелясь.
— Слушай, а где твой… бойфренд? — спросил Билл.
Этот вопрос все время вертелся у него на языке.
— Вернулся в Гуйлинь… Здесь только ты, Вильям.
Они слушали тяжелое дыхание ее отца. Притихший дождь снова застучал по рифленой крыше лачуги. А оползень все так же выжидающе урчал. Ему оставался всего лишь один бросок.
Цзинь-Цзинь не двигалась. У нее не хватало сил. Сколько же ночей провела она без сна, ухаживая за отцом и сыном? Билл осторожно взял у нее Чо-Чо и завернул малыша в несколько грязных одеял. Затем он растормошил отца и помог тому встать. Если удержится на ногах, значит, сможет идти; если сможет идти — останется жить.
— Я эта девушка отец, — сказал больной, привалившись к Биллу.
Красная сыпь покрывала все его лицо.
— Послушайте меня. Я не могу нести их двоих, — попытался объяснить ему Билл. — У меня не хватит сил на двоих. Не могу. — Билл протянул ему Чо-Чо. — Вы понесете. Понимаете?
Старик молча взял внука.
Билл подхватил Цзинь-Цзинь и вытащил ее из лачуги. Следом оттуда выбрался ее отец, с Чо-Чо на руках. Билл нес Цзинь-Цзинь, осторожно ступая по склизкой глине. Трупы. Трупы на каждом шагу, вросшие в глину по шею, по плечи, по пояс. Несколько лет назад эта деревня уже пострадала от наводнения, но кое-как поднялась. А теперь? Биллу казалось, что жизнь больше никогда не вернется сюда. И живым здесь делать нечего.
Билл шел, проклиная небеса и тут же повторяя: «Боже, помоги мне. Прошу тебя, помоги». Потом он замолчал, чтобы понапрасну не тратить силы.
Они добрались до шоссе. Отец Цзинь-Цзинь отстал, но он все-таки шел и нес Чо-Чо. Билл присел на пень, усадив Цзинь-Цзинь рядом. Она заснула, или ему так только показалось. Кряхтя, подошел старик и сел на другой пень. Их отдых продолжался, пока Билл не услышал звук, ставший знакомым. Гул. Он донесся с вершины холма, и сейчас же заворочалась земля под ногами. Это было похоже на игру в кошки-мышки. Стихия выпустила их из деревни, чтобы напасть здесь. Билл встал и пошел дальше. Вскоре ее отец снова отстал. Забыв, что старик не понимает английского, Билл несколько раз оборачивался, веля не останавливаться. Руки Цзинь-Цзинь обвивали ему шею. Он чувствовал ее дыхание у себя на лице. Двое влюбленных. На мгновение Билл поверил, что так оно и есть.
Они добрались до блокпоста, и только там у Билла начали подкашиваться ноги. Он повис на плече подбежавшего солдата. Другой солдат забрал у него Цзинь-Цзинь. Что было потом, Билл не помнил. Он закрыл левый глаз и провалился в сон.
В палаточном лагере для эвакуированных Биллу дали заскорузлое армейское одеяло, бутылку минеральной воды и пластиковую миску с дымящейся растворимой лапшой.
Сухой одежды в лагере не было, но одеяло позволяло немного согреться. Билл стал глотать лапшу и едва не подавился. Тогда он мысленно приказал себе есть медленно. Лапша согревала ему внутренности. Съев ее, Билл тщательно облизал миску, чего не делал лет с трех.
Цзинь-Цзинь вместе с сыном и отцом отправили в больницу. Билл мог только перебирать в памяти события минувшего дня. Думать о них не имело смысла; его разум все равно не находил объяснений. Следуя китайской традиции, случившееся просто надо было принять как данность.
У Билла тряслись руки. Он смотрел на них здоровым глазом и пытался силой воли унять дрожь. Но они все равно дрожали: от холода, от пережитого и оттого, что все уже позади.
Он взглянул на небо. Что-то изменилось. Потом Билл понял: дождь прекратился. Совсем. Ветер тоже стих. И только сейчас Билл вспомнил о ключах. Он ведь так и не отдал Цзинь-Цзинь ключи.
Билл полез в карман. Пусто. Полез в другой. Тоже пусто. Он обшарил все карманы. Ключей нигде не было. Он мог выронить их по дороге в деревню, оставить на заднем сиденье такси, забыть в самолете. Мало ли где он мог потерять ее ключи! Не важно. Сейчас это уже не имело значения. И не ради ключей он проделал путь во столько тысяч миль.
Вернуть ключи — только предлог. Нет, он искал Цзинь-Цзинь, чтобы сказать ей, что любит ее, что его сердце не может так быстро перемениться. И нелегкий путь до блокпоста был их прощанием.
На следующий день, ближе к вечеру, он прилетел в Шанхай.
В квартире было пусто. Билл посмотрел на календарь. Сегодня понедельник. Все школьные и дополнительные занятия Холли к этому времени должны бы уже закончиться.
Билл стянул с себя одежду, покрытую толстой глиняной коркой и открыл корзину для белья. Приглядевшись, он захлопнул корзину, взял большой мешок для мусора и переправил туда все, что снял. Потом он встал под душ и открыл самую горячую воду, какую только был способен выдержать. Билл стоял, наслаждаясь упругими струями, пока у него не закружилась голова, а в правом глазу опять не поплыли черные звезды.
Он надел джинсы, футболку и подошел к окну. Шанхайская погода тоже начинала меняться. Сквозь синие дыры в облаках прорывалось позднее солнце. Двор «Райского квартала» был пуст. Он вспомнил слова Бекки. Может, ей действительно надоело и она осуществила то, о чем предупреждала его? Ее мобильник не отвечал, предлагая оставить голосовое сообщение. Билл сказал, что вернулся. Собственный голос показался ему чужим.
Есть не хотелось. Голова продолжала кружиться. Даже бледный солнечный свет казался ослепительно ярким. В висках стучало. Билл сел на диван и начал осторожно массировать виски, но толчки не прекращались. Он чувствовал себя потерянным, потерянным и одиноким, как никогда в жизни.
Усталость все-таки сморила его, и он заснул на диване. Разбудил его звук поворачивающегося ключа. Вскоре в гостиную вбежала Холли. В руках у нее был красный воздушный шар с эмблемой Шанхайского зоопарка.