Шорты, брюки, платья, сарафаны, лифчики для беременных, лифчики для кормящих, поддерживающие пояса, нижнее белье для шести месяцев, белье для девяти месяцев, толстовки, кофты, жакеты – им не видно было конца. Примеряя очередную вещь, Мэгги засовывала под пояс специальную «восьмифунтовую» подушку и, положив руки на бедра и привстав на цыпочки, оглядывала себя в зеркале.
– Как ты думаешь, я выгляжу не слишком толстой?
– Господи, Мэг, да ни один мужчина в здравом уме не ответит на этот вопрос утвердительно!
– Дилан, не увиливай! – Она направила на меня указательный палец. – Я хочу знать твое мнение!
– Мое мнение: ты прекрасна!
– Если ты врешь, – заявила она, вздергивая подбородок и высоко поднимая брови, – то будешь сегодня спать на диване!
– Как вам будет угодно, мэм.
Когда Мэгги выходила из примерочной, она была окружена сиянием, которое источает абсолютное большинство беременных женщин. Похоже, моя жена чувствовала себя полностью готовой к предстоящим родам, и я нисколько не жалел тех трехсот семидесяти семи долларов, которые мы потратили.
Следующие несколько месяцев были наполнены для нас обоих светом и яркими красками, словно Бог поместил нас внутрь своей семицветной радуги. Хло́пок, бобы, кукуруза, горох и дыни превращали землю в пестрое лоскутное одеяло, окаймленное зелеными плетями пуэрарии, пышно разросшейся вдоль обочин старого каролинского шоссе. Древние дубы – узловатые, раскидистые, кишащие красными жуками и насквозь пропитанные историей, – чуть покачивали кронами над свежевспаханной землей. Наивные, немного безрассудные, мы с оптимизмом глядели в будущее и улыбались друг другу, когда Мэгги брала мою руку в свою и клала себе на живот.
На третьем месяце мы впервые отправились на ультразвуковое исследование. К этому времени у Мэгги начал появляться животик, которым она ужасно гордилась. Когда в комнату вошел врач, она уже лежала на кушетке с пристегнутым к животу монитором для наблюдения за состоянием плода и держала меня за руку. Врач включил аппарат, выдавил ей на кожу специальный гель и принялся водить по животу Мэгги пластиковым датчиком. Услышав, как бьется сердце нашего ребенка, Мэгги заплакала.
– Дилан, ты слышишь? – прошептала она. – Это же наш сын!
В конце четвертого месяца акушерка из женской консультации подтвердила то, что Мэгги интуитивно знала с самого первого дня. Она лежала на том же самом столе, а акушерка водила по ее животу ультразвуковым датчиком. В какой-то момент она остановилась и показала на экран, где подрагивало изображение плода.
– Вот, смотрите, – сказала она. – Это мальчик. Похоже, у него уже сейчас есть, чем гордиться.
Я не выдержал и упал на колени рядом со смотровым столом. В двадцать девять лет я впервые заглянул в живот своей жены и увидел нашего сына. Он показался мне огромным, как сама жизнь. Я видел, как бьется его сердце, видел, как он ворочается, словно давая рассмотреть себя со всех сторон.
– Эй, парень!.. Привет!..
Так я начал беседовать с животом Мэгги. Чуть не каждый вечер, когда дневные хлопоты оставались позади, я разговаривал с моим подрастающим сыном. Это происходило уже в кровати, где мы лежали все втроем. Я поднимал рубашку Мэгги, обнажая живот, прижимался губами к бархатистой, как персик, коже в районе пупка и начинал говорить. О чем? Да обо всем… О футболе, о девушках, о школе, об урожае, о тракторах, собаках, кукурузе, приятелях, о листьях, цветах и обо всем, что только приходило в голову. Мне хотелось, чтобы сын уже сейчас знал мой голос, и через несколько дней он действительно начал пинаться, стоило мне произнести несколько слов. Я ощущал эти слабые толчки губами. Прежде чем пожелать мальчугану спокойной ночи, я обычно пел ему «Джонни – Апельсиновое семечко», «Папа любит своего сыночка», «Маленький паучок» или «Иисус любит меня».
Иногда, когда ребенок начинал брыкаться посреди ночи, Мэгги клала мою ладонь к себе на живот. Она ничего не говорила, но я сразу просыпался, стоило мне почувствовать тепло ее тела и маленькую пяточку, которая упиралась в стенку ее живота изнутри.
Несколько ранее, на очередной «гаражной распродаже» я обнаружил древнего деревянного коня-качалку. Игрушка требовала серьезного ремонта, но я все равно ее купил, привез домой и устроил в амбаре столярную мастерскую, а Мэгги велел держаться подальше. Через неделю я принес коня в дом и поставил в детской рядом с кроваткой. Он был тщательно проклеен, выкрашен белой краской и до блеска отполирован. Увидев его, Мэгги вдруг разрыдалась. Думаю, именно тогда до меня окончательно дошло, что моя жена стала другим человеком и что избыток новых гормонов повлиял не только не ее тело, но и на разум.