Глава 1
И эти губы, и глаза зелёные...
(Д. Сэлинджер)
Наше время
По вторникам с самого утра и до десяти ноль-ноль весь головной офис погружался в состояние, похожее на предштормовое затишье. Коридоры пустели, в курилке и кофе-баре – ни души, все сидели по своим кабинетам, молились, пили корвалол и готовились к неизбежному – к локальному мини-апокалипсису, который так или иначе затрагивал всех и каждого от первого зама до уборщицы.
Ну а в десять начинался, собственно, сам шторм, эпицентр которого приходился на переговорную. Там, в просторном зале, напоминавшем стеклянный куб, каждую неделю Ремир Долматов проводил планёрки, а по сути – устраивал своим замам и руководителям отделов эпические разносы. Те потом, мало-мальски отдышавшись, отыгрывались на своих подчинённых. Поэтому в офисе все без исключения крепко не любили вторники.
Руководители же переговорную называли не иначе как пыточная. И хуже пыточной было лишь одно место – кабинет самого Долматова. Ибо на планёрках боялись и страдали все вместе, коллективно, а это всё же не так страшно, как оказаться с ним, разгневанным, наедине. К счастью, к себе на ковёр он вызывал не так уж часто. Народу и вторников вполне хватало, чтобы держаться в тонусе и не халтурить. Мало-мальски расслаблялись лишь тогда, когда Ремир отчаливал в командировки или вдруг срывался в короткий отпуск. Такие дни для всех в конторе становились самыми сладкими праздниками. Жаль, редкими.
***
Этот вторник ещё и начался недобро – Ремир задерживался. Алина, его секретарша, сообщила, что босс стоит в пробке и осторожно, полушёпотом поделилась: «По голосу очень злой».
Все присутствующие обречённо переглянулись. Виктор Романович, административный директор, промокнул лоб платком. И так-то само по себе крайне нервировало сидеть в этом коробе из стекла и хрома под мириадами точечных светильников, словно ты – часть, крохотная деталька какой-то идиотской инсталляции. А ждать лишнюю минуту, две, десять, когда начнётся четвертование… Это сводило с ума.
Влад Стоянов – коммерческий директор – нервно теребил обручальное кольцо и метал гневные взоры то в Касымова, начальника маркетинговой службы, то в Оксану Штейн, главу продажников. Остальные и вовсе тряслись. Только технический, Максим Астафьев, со спокойной сосредоточенностью листал какие-то свои бумаги. А чего ему бояться? Он – единственный, кого босс никогда не прижучивал.
У Стоянова завибрировал сотовый. «Идёт!», – предупредила Алина. И напряжение в переговорной моментально достигло апогея. Даже точечные светильники над головами, казалось, стали гореть ярче.
Стеклянные двери распахнулись, и на пороге возник он, как всегда грозный до сердечных колик и до внутреннего трепета великолепный. Наследный принц в костюме от Brioni, брамин мира телекоммуникаций, бескомпромиссный деспот, зачем-то наделённый манящей и жгучей ориентальной красотой.
Смоляные волосы размётаны, но в этой кажущейся небрежности явно чувствовалась рука дорогого стилиста. Тёмные, как расплавленный горький шоколад, глаза горели демоническим огнём. Так, наверняка, взирал на войско персидских сатрапов Александр Македонский, прежде чем блестяще и стремительно разгромить их. Давний шрам на скуле босса и чёрные брови вразлёт лишь усугубляли картину.
Все собравшиеся вмиг замерли и на несколько секунд перестали дышать. Кроме Астафьева. Тот, взглянув на Ремира, улыбнулся краешком губ.
Уверенной и неспешной поступью хищника босс прошествовал к своему креслу во главе длинного стола, обдав присутствующих облаком изысканного парфюма.
Долматов требовал от персонала строжайшего соблюдения дресс-кода. Никаких джинсов, футболок, толстовок, свитерков. Никаких пёстрых расцветок и лишних оголений. Даже сорокоградусная жара – не повод заявляться на работу с голыми плечами и без капроновых колготок или же без пиджаков и галстуков. При этом сам он почти никогда не носил галстуки и даже верхние пуговицы рубашек, непременно белых, расстёгивал. А иной раз, вот как сегодня, и пиджак снимал. Тонкая полупрозрачная ткань рубашки обтягивала широкие плечи, крепкие литые мускулы, стройный торс, заставляя женскую половину метаться между чувствами и инстинктами.
Первым отчитывался Виктор Романович, административный. Его Долматов частенько щадил, всё-таки у того возраст. Тем не менее по офису до сих пор гуляли слухи, как босс во всеуслышание велел несчастному купить стиральный порошок, пусть даже на казённые деньги, и перестирать наконец свой нафталиновый гардероб, ибо запах. Виктор Романович тогда кипел: «Как смеет этот двадцатилетний щенок так меня унижать?! Когда я ещё с его отцом работал! Правой рукой ему был! А этого Ремирчика помню вот таким клопом. Хотя он и тогда был совершенно несносным». Некоторые Виктора Романовича жалели, глубоко в душе, конечно. Некоторые смотрели, как на камикадзе – какого чёрта орёт и других ещё подставляет? Вдруг этот услышит и тогда всё, пиши пропало, прилетит даже тем, кто просто мимо проходил. Ну и про правую руку старик тоже сильно преувеличил – кто знал, те посмеивались.