Когда же наконец дошла её очередь, секретарша вдруг сообщила, что всё, собеседование закончилось. Полина аж опешила от такой наглости.
– То есть как это – закончилось? Меня ведь ещё не приглашали.
– Ремир Ильдарович уже отобрал кандидатов. И приносит свои извинения за доставленное беспокойство.
– Да не нужно мне ничьих извинений! – взвилась Полина. – Пусть со мной тоже побеседуют. Я что, зря три часа сидела? Где справедливость?
– Ремир Ильдарович… Девушка, вы куда?
В отчаянии Полина рванула к заветной двери. Трусила, конечно, до дрожи в поджилках, но терять-то всё равно нечего. А ей так нужна эта работа! Она ведь потом не простит себе, если просто смиренно уйдёт.
– Девушка, стойте! – взвизгнула секретарша, выбегая из-за стойки. – Я вызываю охрану!
Но Полина уже ворвалась в кабинет директора и, сделав несколько шагов, испуганно остановилась. Напоролась на горящий взгляд, как на преграду, неодолимую и бесконечно опасную.
О! Вживую этот эмир оказался в тысячу раз притягательнее, чем на застывшем фото. Ведь никакой снимок не способен передать столь мощное мужское начало. А в нём так и чувствовалась кипучая энергия и неукротимая сила, которая запросто могла быть и созидающей, и разрушительной. У неё аж дыхание перехватило – до того он показался ей красив. Просто нереально. Неужели такие бывают? Неужели он обычный мужчина из плоти и крови?
В нём на удивление гармонично сочеталось несочетаемое: снобизм и простота, даже небрежность, природная грубость и изысканность, холодная надменность и пылкость. Ворот белой рубашки был соблазнительно расстёгнут, рукава залихватски закатаны. Смуглая кожа отливала бронзой. На груди там, где темнело мокрое пятно, угадывались очертания соска.
«Не смотреть туда! Не о том думаешь!», – одёрнула себя Полина, чувствуя, как розовеют щёки. Да уж, называется пришла очаровывать, а попала сама. А может, и пропала…
«Стоп! Думай только о деле. Мне необходима эта работа. Ради Сашки. Сосредоточься, глупая!».
Сначала он упрямо строил из себя неприступного, говорил с выверенной, продуманной холодностью. Только вот пылкий нрав за стальными нотками не скрыть – он так и полыхал огнём в чёрных глазах, выдавая истинные помыслы и желания. Эта незримая борьба страстей длилась не дольше минуты, и затем господин Долматов капитулировал.
– У тебя есть три минуты. – Голос тоже его подвёл. Полина ликовала.
И это его ограничение «три минуты» – не что иное, как попытка сохранить видимость неуязвимого и несгибаемого хозяина положения. К тому же он её и не слушал – это было видно. Он её просто откровенно разглядывал. И хорошо, потому что Полина наплела ему с три короба – начиталась накануне в интернете про обязанности офис-менеджеров, вот и выдавала за своё. А что было делать? Не рассказывать же ему, что она лишь кофе готовила да снимала копии с документов. Ну ещё отбивалась от домогательств шефа. В общем, как ни крути – завидный опыт, нечего сказать.
Дурацкая, совершенно непрошенная мысль закралась в голову: «А если бы вот он позволил себе лишнее, не именно сейчас, а вообще, стала бы она противиться?». Вряд ли. То есть, конечно, стала бы, но недолго и не категорически, а так, скорее, для проформы, просто чтобы не выглядеть совсем уж доступной. Потому что он всего лишь смотрит на неё, а она сама как терменвокс играет и вибрирует. А сердце в груди трепещет от волнения. Ну не странно ли – почти три года она прекрасно жила без мужчин, даже не думала ни о чём таком, и не тянуло совершенно. То есть мечталось иногда о надёжном мужском плече, но именно о плече. А тут вдруг... Взгляд ещё этот горячий, раздевающий... От него и стыдно, и сладко, и мысли путаются, и в голову лезет всякое.
Врасплох её застал вопрос про Сашку, Полина даже испугалась на миг, что он не захочет брать одинокую маму с маленьким ребёнком. Пусть даже сейчас и время другое, и люди не плюются вслед, и даже почти не косятся, но работодатели всё же не рвутся нанимать женщин с таким пунктом в биографии.
Однако господин Долматов воспринял этот факт спокойно и велел быть завтра к девяти. В приливе счастья она чуть было не выпалила восторженную глупость, но вовремя спохватилась. Он, конечно, за такой порыв своё решение вряд ли отменил бы, но теперь ей вдруг захотелось ему понравиться. Нет, не только гормоны его расшевелить, а именно тронуть душу, ну или хотя бы показаться интересной. А вот такое восторженно-девчачье «Уиии!» явно не в его вкусе.