Но что мог сделать худосочный шестнадцатилетний пацан против груды стероидных мышц?
Толик сильно его не бил. Только когда слишком уж допекал, отвешивал затрещины под предлогом воспитательных мер. Мать не вмешивалась. Она, вечно порхающий мотылёк, лишь досадовала, что Ремир мешает счастью.
С сыном у неё никогда не было близких отношений. Ребёнком с детства занимался муж. Она и не возражала, даже напротив, рада была. Она вообще долго не могла свыкнуться, что вдруг стала матерью, когда сама ещё девчонка. А всё потому что выскочила замуж сразу после школы, может, от скуки, может, из любопытства.
Состоятельный татарин Ильдар Долматов увидел в ней хрупкую и нежную русскую красавицу и потерял покой. Он осыпал её цветами и дорогими подарками, водил по ресторанам и театрам и, в конце концов, сделал предложение, хотя семья его была сильно против.
Только спустя год, когда родился Ремир, законный внук и наследник, они скрепя сердце приняли русскую невестку. Только вот сам Ильдар к глупенькой, легкомысленной жене быстро охладел, но зато в сыне души не чаял. Везде таскал мальчишку за собой: и на отдых, и на охоту, и на работу. Понемногу учил всему, что знал сам. Брал его, пятнадцатилетнего, на совещания и разборы полётов, знакомил с технарями и инженерами, возил по базовым станциям, показывал стойки, мультиплексоры, маршрутизаторы, антенны и прочее оборудование.
И теперь Ремир оплакивал не только отца, но и себя, потому что та авария оборвала и его жизнь тоже.
***
– Мы с дядей Толей решили, что тебе нужно развеяться, - сообщила мать за ужином.
Раньше семейные ужины казались маленьким ежедневным торжеством, нерушимым ритуалом, слегка утомительным, но привычным.
Отец к определённому часу спускался к столу непременно в костюме и при галстуке. Если не было гостей, Ремиру дозволялось обходиться рубашкой. Мать тоже выходила в платье или в блузке. Этикет, слава богу, блюли без фанатизма, но уж во всяком случае ели ножом и вилкой. И видеть теперь во главе стола на месте отца Толика в растянутой майке, чавкающего, подтирающего хлебом соус в тарелке или орудующего зубочисткой, было дико и омерзительно.
– Тебе не помешает немного отвлечься, – продолжала мать, – сменить обстановку. Здесь тебе всё напоминает о папе…
– А я и не хочу забывать о папе! – взвился Ремир.
– Никто и не ждёт, что ты его забудешь. Но отвлечься тебе всё же нужно. Вон ты какой стал нервный и дёрганный.
– Станешь тут нервным, когда ты привела к нам чужого мужика.
– Ремир! Дядя Толя не чужой. Он заботится о нас.
– Да ну? – хмыкнул Ремир.
– Да! Это же он путёвку тебе достал. Съездишь в лагерь на Байкал. Это даже не лагерь, а что-то вроде санатория или элитной турбазы. Отдохнёшь хорошенечко перед началом учебного года.
– Сплавить меня решили? А я никуда не поеду. Если я ему мешаю, пусть сам отсюда валит. Это мой дом!
Мать обиженно поджала губы, многозначительно взглянула на Толика. Тот скривился:
– Слова-то выбирай, сопляк, когда с матерью разговариваешь, а то язык быстро укорочу.
– Да пошёл ты! – Ремир вскочил из-за стола, гневно сверкнув чёрными глазищами.
– Что ты сказал? – Толик тоже приподнялся и слегка выдвинул нижнюю челюсть вперёд. Это, видать, получалось у него непроизвольно перед тем, как ударить. – А ну, повтори, щенок.
Мать молчала, скорбно опустив глаза.
– Только тронь меня ещё раз, урод. И я тебе эту вилку в глаз воткну.
Толик в ту минуту не умом, а сердцем почуял, что пацан не просто бросался словами, а действительно на пределе. В таком вот состоянии человек не только вилкой в глаз, а целый город спалит, не задумываясь.
Толик засопел, но присел и челюсть назад задвинул. А когда Ремир вышел из столовой, тихо процедил:
– Гадёныш.
– Толик! – ахнула мать. – Вообще-то он мой сын.
– Вообще-то он меня сейчас убить угрожал.
***
Лагерь отдыха «Голубые ели» прятался в уютной бухте на берегу Байкала. Его и впрямь с трёх сторон окружали ели, правда, не голубые, а самые обыкновенные, а ещё сосны, лиственницы и кедры.