Бревенчатые корпуса с остроконечными крышами, стилизованные под русские терема, внутри оказались вполне современными, комфортными и с бесплатным Wi-Fi.
Корпус, в котором поселили Ремира, вмещал пять четырёхместных комнат и общий холл с креслами-диванами и раскидистой монстерой. В каждой комнате – уборная, душевая, на стене – небольшая плазма. Вообще, уютно. Хотя Ремир плевать хотел на уют. Он не отдыхать приехал, а попросту сбежал из дома, где последнее время находиться стало невыносимо.
Здесь ему тоже не нравилось. Пацаны, с которыми его заселили, без умолку несли всякий бред. Вообще-то, это был обычный подростковый трёп. Но круг общения Ремира уже давно замкнулся на отце, его друзьях и коллегах. С детства он впитывал их взгляды и суждения.
И вот это: «Видали, пацаны, какие тут зачётные тёлочки?», «У меня с собой есть дэшка травки, можно будет после отбоя пыхнуть» или же: «Блин, пивасик, интересно, где здесь купить?» и прочее подобное казалось ему убогим лепетом.
Очень хотелось попросить их заткнуться. Но терпел, как мог. Во-первых, он их ещё совсем не знал и подозревал, что это, наверное, будет невежливо, а, во-вторых, отец всегда советовал сдерживать порывы. Хотя вот это редко когда получалось.
– А ты чего молчишь? – обратился к нему один из пацанов, длинный, как жердь, в красной футболке и бермудах, из которых торчали худые и белые ноги. – Ты кто? Откуда?
Ремир метнул в него ледяной взгляд и вышел из комнаты, услышав за спиной:
– Черномазый совсем офигел?
Ремир вернулся, медленно пошёл на длинного, вперившись в него исподлобья немигающими, чёрными, как два пистолетных дула, глазами. Длинный чуть струхнул и попятился, но тут очнулись двое других.
Втроём они, конечно, отделали Ремира на совесть. По лицу старались не бить – директор лагеря сразу предупредил, что за мордобой можно и домой вернуться. Но попинали от души и телефон, сволочи, разбили. Ещё отцом купленный. От матери же теперь чёрта с два новый дождёшься – она теперь во всём слушала Толика.
А Толик уже вовсю командовал: «Много лишних и ненужных трат. Зачем пацану столько шмотья? Пусть то, что есть, донашивает. Зачем платить такие бешеные бабки за гимназию? Пусть в обычную школу ходит, как все. Зачем ему в лагере деньги? Он туда на всё готовое едет».
Мать кивала, соглашалась.
Первые дни Ремир практически безвылазно торчал в своей комнате, читал запоем фантастику, которую, к счастью, сообразил залить перед отъездом в ридер. От всяких мероприятий отбрыкивался. Выходил только в столовую.
Там он и встретил её впервые. Полину Горностаеву. Она сидела за соседним столиком с девчонками и звонче всех смеялась. Красивая! Каштановые кудри собраны в высокий хвост, зелёные глаза блестят, от её улыбки в животе щекотно.
Она доела ужин и ушла вместе с подругами, а он так и продолжал сидеть над остывшим рагу, точно оглушённый. Потом отправился её искать. Покружил по территории, не нашёл. Всю ночь потом пролежал без сна, таращась в потолок, а перед глазами так и стояли её смеющиеся глаза и губы чувственные, алые…
В гимназии, где с пятого класса учился Ремир, тоже были девушки, правда, мало, наперечёт. Всё-таки профиль заведения специфический – в юные головы там вкладывали не только базовые знания, но и целенаправленно готовили в высшие управленцы. Так что в классах на пятнадцать-шестнадцать человек обычно оказывалось всего две-три девчонки. Но была среди них одна, которая всегда ему улыбалась. Он улыбался в ответ, но кровь от этого не играла, сон не пропадал, сердце не билось чаще, даже когда она касалась его.
А такое, как сейчас, с ним случилось впервые. Даже не случилось, а настигло, обрушилось, словно неуправляемая стихия. Причём такая мощная и всеобъемлющая, что все остальные чувства как-то сразу сгладились, поблекли. Обида на мать отпустила, злость на Толика уползла куда-то вглубь, и даже боль потери притупилась. Ладно, чувства, но она ведь и разум его взяла в плен. Хоть умри, ни о чём, кроме неё, не думалось. Любимые книги в голову не лезли. Все эти страсти книжные стали вдруг казаться какими-то мелкими и надуманными, не то что в жизни…
На другой день Ремир явился на завтрак одним из первых, к омлету даже не притронулся. Ждал её. Напряжённо, не сводя глаз с распахнутых двойных дверей. Дождался, наконец. Но она пришла не одна, с парнем, лощёным голубоглазым блондином с длинной прямой чёлкой набок. Вернее, пришла она со вчерашними подругами и тремя парнями. Но было ясно, что именно этот блондин – с ней. Он по-хозяйски её обнимал, шептал на ухо. Она смеялась. Потом он и вовсе бесстыдно огладил её ягодицы.