Т. Корагессан Бойл
Моя любовь
Они подходили друг другу как пара носков. Он бывал у нее дома, она – у него. Куда бы они ни направлялись – в парк, в кино, в магазины, на уроки, вокруг которых выстраивался порядок дня – их пальцы были сплетены, плечи соприкасались, бедра терлись друг о друга, словно в неспешном любовном танце. Он водил ее машину, спал на софе в доме ее родителей, играл в теннис и смотрел футбол с ее отцом на большом тридцатишестидюймовом телевизоре на кухне. Она ходила по магазинам вместе с его мамой и со своей – этакий триумвират вкусов – и могла бы играть в теннис с его отцом, но тот давно умер.
– Я люблю тебя, – говорил он, потому что так оно и было, потому что его чувство было бесподобным – ни триумф, ни восторг, ни всплеск, а вечное непобедимое течение.
И сотню раз в день она тоже повторяла:
– Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Однажды вечером они сидели вдвоем у него дома. Похолодало, шел дождь со снегом и ледяной крупкой, оледеневшие деревья казались стеклянными. Это была ее идея выйти на улицу, окунуться в завесу дождя и снега, чтобы морось блестела на плечах курток и в волосах, послушать потустороннюю барабанную дробь летящих из далекой тропосферы капель – одновременно такую неведомую и такую знакомую.
Они скользили вдоль набережной и смотрели на толстые отяжелевшие покачивающиеся провода линий электропередач. Возвратившись домой, он разжег камин, а она, просушив волосы полотенцем, приготовила горячий шоколад, плеснув в него «Jack Daniel's»1. Как обычно, для большего комфорта они взяли на прокат пару кассет: «Подростки занимаются сексом, – пояснил он, – а потом расплачиваются за это». Не успел маньяк с болтающимся в пустом рукаве мясницким крюком выбраться из вентиляционного люка, как зазвонил телефон.
Это была его мать, она звонила из отеля в Бостоне, куда ее пригласил отдохнуть – ил и переспать? – на уик-энд мужчина, с которым она встречалась последнее время. Он попытался представить себе мать, но ничего не получилось. Тогда он на мгновение прикрыл глаза, чтобы сконцентрироваться, – бесполезно. «Все в порядке? – поинтересовалась она, – а то шторм и вообще не по себе… Пет, до Бостона непогода пока не докатилась, но в прогнозе погоды сказали, что ждать осталось недолго». Он повесил трубку, но не прошло и двух секунд – она даже не успела нажать на кнопку «старт» на видике, – как телефон снова затрезвонил. Теперь это была ее мать. Она достаточно выпила, звонила из ресторана – Чина слышала в трубке шум голосов.
– Сидите дома, – надрывалась мать. – На улицах – каток. Даже не думайте ехать куда-нибудь па машине!
Она и не собиралась. Ей хотелось только быть с Джереми, провести с ним всю ночь на огромной кровати в спальне его матери. Они стали заниматься любовью почти сразу, когда начали встречаться в конце прошлого учебного года, но это всегда был секс в машине, на одеяле, наспех брошенном на землю, или в парке на газоне – секс впопыхах, совсем не так, как ей бы того хотелось. Она мечтала сделать это как в кино, где кинозвезды соблазняют друг друга в постелях, размером с небольшую планету, и занимаются этим снова и снова, пока не падают в изнеможении в сбитые подушки и смятые одеяла – она, положив голову ему на грудь, а он – покровительственно обняв ее за плечи; музыка постепенно стихает, переходя в тихое гитарное соло, и все в кадре сияет, словно сбрызнуто жидким золотом. Вот как это должно быть. Вот так это и будет. По крайней мере, сегодня ночью.
Она бродила по кухне с телефоном в руке, лениво пританцовывая медленную сарабанду, разглядывая морозный узор на окошке над раковиной. На улице было тихо, только ледяная крупка, в которую окончательно превратился дождь, шуршала по крыше. Девушка открыла дверцу холодильника и вытащила коробку с мороженым. Чина была в его носках – таких толстых, что они могли бы сойти за тапочки, – еще на ней были черные лосины и большущий длинный свитер. Гладкая плитка на полу казалась такой же скользкой, как и тротуар на улице, и ей безумно нравилось кататься по ней в этих огромных носках.
– Ага, – бормотала она в телефон. – Ага. Да, мы смотрим кино, – она утопила палец в мороженом, а затем сунула его в рот.
– Давай, – крикнул ее Джереми из гостиной, где угрожающе подрагивало изображение маньяка, задержанное кнопкой «пауза». – Ты пропустишь самое интересное.
– Ладно, мам, пока, – сказала она и повесила трубку. – Мороженого хочешь? – спросила она, облизывая палец.
В ответ снова послышался голос Джереми – ни высокий, ни низкий, с приятной хрипотцой – голос красивого, очень красивого парня, который легко мог бы стать звездой телешоу: