– Начнем сначала, – говорит она, садясь на второй стул. Принимается раскладывать вещи на столе, который нас с ней разделяет – диктофон, секундомер, блокнот, фломастер. Не нравится мне эта Луиза Флорес.
– Она предложила накормить меня ужином, – произношу я. Мне сказали, что этой седой старухе лучше все выкладывать честно и напрямик. Так советовали те, кому тоже пришлось иметь с ней дело: мужчина с усами и пращевидной повязкой на подбородке и угрожающего вида женщина, с ног до головы одетая в черное.
– Миссис Вуд предложила тебя накормить?
– Да, мэм, – киваю я. – Хайди.
– Как мило с ее стороны, – с горечью произносит женщина. Записывает что-то фломастером в блокноте. – Значит, укусила руку, которая тебя кормит? Слышала такое выражение?
Сижу молча, уставившись прямо перед собой, но Луиза Флорес настаивает на ответе:
– Так слышала или нет? Знаешь, что значит «кусать руку, которая тебя кормит»?
Серые глаза пристально смотрят на меня. В прямоугольных стеклах очков отражается единственная флуоресцентная лампа на потолке.
– Нет, – вру я. Позволяю волосам упасть на лицо, чтобы не видеть Луизу Флорес. Чего не видишь, то тебе не повредит – такая у меня народная мудрость. – Ни разу не слышала.
– Да, начало многообещающее, – с неприятной усмешкой произносит Луиза Флорес и нажимает красную кнопку на диктофоне. Потом прибавляет: – Но сейчас меня интересует не миссис Вуд. О ней поговорим потом. Когда велела начинать сначала, имела в виду – с самого начала. С Омахи.
Хочу сказать, что на самом деле началось все не с Омахи, и мне это прекрасно известно.
– Что с ней теперь будет? – вместо этого спрашиваю я.
Мысленно повторяю, что не желала ей зла. Честное слово, не желала.
– С кем? – спрашивает Луиза Флорес, хотя отлично понимает, о ком речь.
– С миссис Вуд, – ровным, ничего не выражающим голосом поясняю я.
Старуха откидывается на спинку вертящегося стула.
– А тебе разве не все равно? Или просто время тянешь? – Луиза Флорес устремляет на меня пристальный, точно у хищной птицы, взгляд. Совсем как Джозеф. – Учти, времени у нас полно, – прибавляет она, скрестив руки на груди. Одета Луиза Флорес в безупречно свежую белую блузку. – Спешить мне некуда.
Однако, судя по резкому тону, она все-таки не прочь поторопиться.
– Что с ней будет? – повторяю я. – С Хайди?
Вспоминаю этот теплый, уютный дом и мягкую постель, в которой мы с малышкой лежали рядышком под коричневым одеялом, нежным, точно мех кролика. По всему дому на стенах были развешаны семейные фотографии. Все трое Вудов стоят рядом и улыбаются в камеру. Веселые, счастливые. В этом доме всегда было тепло. Я не про температуру, а про другое тепло, которое идет изнутри. В последний раз чувствовала что-то такое, когда еще жила с мамой. За восемь лет Хайди оказалась первой, кто заботился обо мне, как мать. Да, она первая отнеслась ко мне по-хорошему.
Луиза Флорес самодовольно усмехается. Взгляд серых глаз холодный и непроницаемый. Тонкие губы растянуты в фальшивой улыбке.
– Любое доброе дело наказуемо. Еще одна поговорка, – произносит она. Представляю миссис Вуд в оранжевой тюремной робе – такой же, как у меня. На лице – ни следа доброй улыбки.
Хайди
Девушка стоит на улице Халстед перед дверью ресторана и заглядывает внутрь через стекло. Не решается зайти. Дошла до самого крыльца, но все еще колеблется. Замечаю, что ребенок плачет, но уже не так безутешно. Скорее просто хнычет. Девушка завернула младенца в мой дождевик и старается держать его горизонтально – так, как я показала. Делать это ей неудобно, ведь надо еще держать чемодан. Умница, думаю я. Запомнила совет. Девушка берется за дверную ручку. На какую-то секунду начинаю бояться не того, что она передумает, а того, что вот-вот войдет. Сердце начинает биться быстро-быстро. Принимаюсь лихорадочно соображать, что же я ей скажу.
Сзади к девушке подбегает молодой человек и, спеша попасть внутрь, едва не сбивает ее с ног. Покачнувшись, девушка отступает в сторону. Неужели уйдет? И все из-за этого женоподобного молодого нахала с обильно обмазанными гелем волосами. Однако, входя в ресторан, он все же придерживает для нее дверь. Девушка замирает в нерешительности. Смотрит на него, потом окидывает взглядом улицу. Остаться или уйти? Уйти или остаться? Через секунду молодой человек резко, нетерпеливо интересуется: