Мама продолжала ворчать. Пока и её не прибрала к себе Холодная Странница. Тот год тяжелым оказался. И трат оказалось много, собранная сумма на выкуп растеклась на похоронные нужды почти целиком. Да и я сама осталась без маминой помощи — пришлось на страх и риск осваивать вот эту вот чародейскую энергию, чтобы четыре раза в год по всем ведьминым дням проводить один и тот же ритуал.
Ритуал, из-за которого на родословном древе моего ковена не проявлялась бы тоненькая веточка от моей ветви.
Они не должны были знать. Вскройся моя ложь — ох, сколько бы меня ждало неприятностей. Это не говоря о том, что ковен ни за что не позволит жить и дышать ведуну-полукровке, рожденному от страстной связи с “нелюдем проклятущим”. Меня убьют, Викрама — убьют, любой ценой, лишь бы не допустить, чтобы магия нашей семьи текла в жилах магической твари.
Увы, но именно так и будут называть моего сына как только об этом узнают.
Свое утро я пытаюсь провести абсолютно как обычно. Покупаю молоко в четырех дворах от дома, слушаю сплетни про случившееся на стрельбище, убеждаюсь, что мне вслед никто не тыкает пальцем. Ну, не больше чем обычно, если честно. Точно нет причин считать, что городская магическая стража занимается моим розыском.
Если бы они нашли мои магические следы — наверное, уже бы нашли.
Вроде как надо успокоиться, а я умудряюсь не только сумку себе собрать на неделю в тюремной башне, но и в лавке все вылизать, травы перебрать и пирог испечь. С мясом и сонными травами. Ну… А вдруг согласятся чаю попить стражнички?
Дурацкая мысль, конечно. Вряд ли. У них таких умниц — каждая третья, поди, сбежать норовит.
И все же пирог допекаю. Не придут за мной — распродам вместо сонного зелья. На него стабильный спрос, при том, что на вкус оно — жутко горькое. Мой пирог же — напротив, пряный, душистый, с идеально подобранными травками, которые убирают горечь. С руками оторвут, куда они от меня денутся, мои дорогие беспокойные клиенты.
Когда звякает колокольчик у двери, уже ближе к вечеру — я заставляю себя не вздрогнуть. Спокойно разгибаюсь от рабочего стола, отставляю ступку, в которой растирала череду.
Разворачиваюсь к двери. Холодею.
Кажется, я узнала бы его, даже если бы не видела раньше.
И неважно на самом деле, что через всю лавку вьется в воздухе прямо ко мне алая тонкая нить. Вьется не откуда-нибудь, из его руки, точнее — от черного каменного осколка в тонкой мальчишеской ладони. От одного из тех осколков, на которые раскололась та скорлупа, которой я его прикрывала, создавая для черномагической дряни фальшивую цель.
И он тут… С ней в пальцах.
— Здравствуйте, — Ситар Викрам Тиапшет Махавирский склоняет голову набок, разглядывая меня своими нахальными, и боже — такими ясными глазами, — вы — моя мама?
Честно говоря, такого быстрого разоблачения я не ожидала!
Как он здесь очутился? Где его отец?
Может, я умом рехнулась от тоски?
Да вроде не должна так резко…
И что мне ему сказать? Что он дверью ошибся?
Держу пари, он так закатит глаза, как я сама когда-то. Причем сестрицы мои в тринадцать-четырнадцать этим страдали, а я — с десяти лет была уверена, что лучше всех все знаю.
Ну как тут можно ошибиться, когда кровная нить моих чар через всю лавку ко мне вьется.
— Это ведь вы чаровали, — мальчик подходит вперед, протягивая вперед осколок расколотой его защиты, — я на неё своей кровью капнул и шестнадцать слов поиска нашептал.
Строго говоря — тут не было нужды в объяснениях. Все было прекрасно понятно и так. Только родич и смог бы протянуть линию крови между останком чар.
Самое смешное, никто его не учил. По крайней мере — никаких знающих ведунов рядом не было. Все сам, все сам. Ох, молодо, зелено. Помню я свои молодые денечки. Сколько чар было тогда сплетено на коленке, сколько шишек набито, сколько ожогов маслом мазано…
— Там, на стрельбище, у меня вот тут кололо, — Викрам тем временем не перестает объяснять, касается груди в районе сердца, — так бывает, когда папа беспокоится. Но потом вы начали колдовать, и я понял, что это не он за меня волнуется. Папа так не умеет. Он крутой, высший жрец Аспес, но он не ведает чар. Мама — должна уметь. Все говорят, что я ведьмин сын. Да я и сам знаю. Все знают, что наги не умеют ворожить. Только если мама или папа — умеют. И если они были из людей. Хоть один. А я — могу.
— Сделай одолжение, не тараторь так быстро, — тихо прошу, откладывая в сторону ступку. Пока я все это слушала — волхарец до мучной пыли перетерла, хоть булки теперь из него пеки — для настоев-то уже не годится.