А он-то! Что делает, балбес!
Я точно слышала рожок магической тревоги, я точно вижу, как уже стоят у выхода со стрельбища Алатриан и Джыграмба. Стоят вполоборота, смотрят назад. На одного юного растрепанного балбеса, которому точно в жизни розог мало прописывали!
Тревога?
Опасность?
Какая разница, если у мальчика еще три стрелы на тур, и ему надо уесть соперника.
И он ведь уедает. И первую, и вторую стрелы всаживает точнехонько в яблочко мишени, раскалывая в щепки стрелы Алатриана. Бросается ко второй, падает на колено, даже не подозревает, что сам сократил расстояние между собой и незримой для всех, кроме меня, черной, жаждущей крови твари. И она радостно затрепетала и задрожала всем телом, явно готовясь к броску.
Метится в сердце!
Страх, пронзивший меня — острый и глубокий.
Но не парализующий, наоборот — отшибающий последние остатки осмотрительности.
Испугавшись за сына, я действую грубо и резко — выдираю из земли уже не пыль, а грубый, неотесанный пласт суглинка. Выдираю, бросаю, накрываю им несносного мальчишку как одеялом, запекаю его магическим жаром до каменной твердости.
Тварь, созданная из черной магии, вгрызается в созданный мной камень. Он не может быть ей годной преградой, конечно. Эти твари кости без зубов дробят. Но суть не в этом. Я прицелилась, подгадала, чтобы пара капель моей крови оказались именно напротив сердца Вика. Туда куда целилась тварь. И как только она касается их своим острием-жалом, я уничтожаю заклятие, в мороке иссякает жизнь. Для неразумных тварей это неотличимо от настоящей человеческой смерти.
Кровь — есть, смерть — есть. Миссия выполнена, как сказала бы одна моя очаровательная родственница!
Тварь ликующе верещит и исчезает. А Викрам чертыхается, отряхиваясь от осыпающихся с него градом каменных осколков. К нему уже несется королевская стража и встревоженный нажий радж.
Я промаргиваюсь, оглядываюсь по сторонам — как я и думала, люди, узревшие творящуюся на поле магию, спешат к выходу. О помощи никто не думает — своя шкура дороже. Ну и хорошо. Вон даже бакалейщик бросил свой лоток, и я невозмутимо беру с него кулек семечек. Забиваю мелкую монетку в щель между досками лотка — авось найдет, когда вернется.
Щелкаю змей по головкам ногтем.
— Эй, хватит с вас.
Они нехотя разжимают зубы, я сразу же перестаю ощущать связь с ядром. Пошатываюсь, ощутив резкий упадок сил. Ладно. Лишь бы до дома дойти. А там отлежусь.
Сестер встречаю уже за пределами площади.
— Где ты была, Отрада? — Праша обвиняюще тыкает в мою грудь пальцем. — Ты видела что произошло?
— Кто-то чаровал на змееныша? — с усилием выталкиваю из себя это слово, но для пользы дела — можно. — Видала. Сама в это время у поля у самого стояла.
— Везет, — тихо вздыхает Тинка. По-хорошему вздыхает, значит, гадостей про меня ей Праша наговорить не успела. Хорошо. Значит, и ковен не должен ничего заподозрить.
Будто сглаживаю. Праша подозрительно на меня щурится.
— А где так долго была? Где шлялась?
— Когда толчея началась, я в углу отсиделась, чтобы ноги не оттоптали. Я ж не могу колдовать, чтобы от меня подальше держались, — пожимаю плечами невозмутимо.
Нас учили — своим не врать. Но мне поздно думать об этом — я уже двенадцать лет лгу своим. Первой моей ложью стала ложь о смерти первенца. Сколько вранья уже было с той поры — не сосчитать. От еще одной мелкой хуже не будет. Тем более, что Праша в чарах не сильна, на искренность проверять не будет.
Так. Пару минут посверлила меня взглядом и махнула рукой.
— Идемте по домам. Наша матушка наверняка беспокоится!
— Идемте, идемте, — киваю.
Всеми силами стараюсь игнорировать мысль о том, что в последний раз я колдовала очень спешно и слишком сильно. И вот теперь-то меня, вероятно, найдут. И сошлют.
Да плевать, лишь бы ковен про моего сына не узнал.
Глава 2. Ох, уж эти дети…
— Её Величество просит вас хотя бы о короткой аудиенции до того, как мы покинем Варосс, повелитель.
— Я дам ответ позже, Базу, — Аджит Махавирский болезненно морщится. Происходи все случившееся на его землях, и любой, даже самый прикормленный союзник счел бы такое пренебрежение безопасностью гостей — жутким оскорблением. Уехал бы и долго отплевывался от союза с нагами, выбивая себе те или иные торговые преференции.