Западный фронт протянулся уже на три сотни миль, от побережья Фландрии, близ Дюнкерка, до швейцарской границы, близ города Базеля. Восточный тянулся на тысячу миль — от Балтийского до Черного моря.
18 июня 1917
Я начинаю влюбляться в Маргарет Розендорф из класса Лизель — иначе у меня пусто на сердце. Настолько лучше, когда у тебя кто-то есть — тогда чувствуешь себя такой хорошенькой. Мы ездили на экскурсию в Фаулбауммерн. Там за мной ухаживал один пожилой господин по фамилии Вибет. Я ходила на фильм с Хенни Портен. Я люблю ее. Я наконец-то убедила Мутти переменить Лизель прическу. До сих пор она носила косы на затылке корзиночкой, а теперь сделала пучок с таким особым бантом. Я зачесываю волосы наверх, а по особым случаям выпускаю на шею один локон. Я уже слишком стара для косы.
28 июня 1917
Я так люблю Хенни Портен. Я послала ей открытку, чтобы получить и автограф, но она ведь не знает, кому их дает. Просто расписывается, запечатывает в конверт и готово. Легко и просто. Появились новые открытки: она со своим ребенком. Бедняжка, она еще такая молодая. Княгиня Эдуард лечится в санатории по поводу истерии. Надеюсь, она поправится. Она была очень мила, когда мы познакомились у тант Валли. Мне купили скрипку за две тысячи марок. Звук чистый. Это значит, они хотят, чтобы я занималась всерьез? Что ж, практиковаться будет ужасно приятно, я уверена! Я написала стишок про «наши храбрые подводные лодки».
Настал день, когда Эдуарду надо было отправляться в свой пехотный полк. Он крепко обнял Йозефину. Перемена, произошедшая с ней, радовала его сердце. Она выглядела чудесно в новом летнем платье. Палевое было ей к лицу. Он не хотел вспоминать ее в черном. Он сделал все необходимые приготовления. В случае, если его убьют, она останется обеспеченной и ей не надо будет ни у кого ничего просить. Он поцеловал ее. Она прильнула к нему. «Не уходи — не бросай меня — пожалуйста!» — кричало ее сердце. Она знала, что не должна произносить этого вслух, не должна обременять его своей тоской.
— Я вернусь. Да, вернусь. К Рождеству. К тому времени война кончится. Ну, мне пора, пиши мне. Каждый день пиши! Я люблю тебя!
Она еще долго одна стояла на перроне, когда его поезд ушел. Потом повернулась и отправилась домой.
Бад-Либенштейн
7 июля 1917
Мы в Либенштейне. Я так мечтала об этом — и что же? Утром мы идем принимать воды, а все оставшееся время приходится помирать со скуки. На этой замечательной природе живут всевозможные несчастные люди. Они приехали сюда вовсе не для развлечений. Куда ни посмотри, каких только нет детей: у кого глаза совсем заплыли, у кого на веках большущие волдыри. Веселенькое место — курорт!
Вчера мы наблюдали, как луна входит в тень земли. Очень красиво.
Хенни Портен прислала мне обратно мою открытку. Большие холодные буквы — ее подпись.
Рядом с нашим отелем что-то строят, рабочие — пленные французы.
В то лето под золотистыми лучами солнца разлагались трупы. Люди, удерживаемые в окопах, как в ловушках, непрерывным тяжелым минометным огнем, не могли подняться и вынести их с поля боя. Крысы пировали, объедаясь как кониной, так и человечиной.
17 июля 1917
Графиня Герсдорф, розовые ножки, мое сердце пылает огнем!
Я умираю от любви к ней, она прекрасна, как ангел, она — мой ангел. Я бы держала ее руку и целовала, целовала, целовала, пока не умру. Она не знает, как велика моя любовь. Она думает, что и мне, и Лизель она просто очень нравится. Но на сей раз это настоящая страсть, глубокая, глубокая любовь. Моя чудная графиня. Она так прекрасна.
Вчера я была с ней в парке. Иногда я чувствую легкое пожатие ее руки. Сегодня я даже не могла завтракать, так я была взволнована, но Айз сказала, что мне надо поесть. Моя чудная обожаемая графиня сказала: «Поди с ней и позавтракай». Она знает, что Мутти велит мне завтракать, я слушаюсь ее, как собака. Я поцеловала ее руку, на ней была мягкая серая лайковая перчатка, она сказала: «Малютка Лини, не станешь же ты целовать эту грязную перчатку!» Она со мной на «ты» и еще зовет меня Марленхен, как я ее попросила. Она сказала: «Ты хочешь, чтобы мы были подружками, да?» Мы вместе были в Эйзенахе, божественно. Ко дню рождения своего мужа она купила серебряный медальон на длинной цепочке и приказала выгравировать на нем: «Кавалер, граф Харри фон Герсдорф». Она подарила мне цветок клевера, который сорвала сама, она вставила его в серебряную рамочку под стекло. По дороге в Эйзенах поезд въехал в туннель, она взяла меня под руку и положила голову на мое плечо. Я тут же расцеловала ее руки от плеча до кончиков пальцев. Когда мы вынырнули из туннеля, она улыбалась. На обратном пути напротив нас сел молодой офицер. Она сказала: «Граф Визер, не так ли?» Он хотел представиться мне, но графиня сама сказала: «Граф Визер — фрейлен фон Лош».