Когда такси подъехало к отелю, отец уже стоял на тротуаре. Проводив меня к матери, он сказал:
— Мутти, они прибыли. Обе целые и невредимые. Удивительно! Слепые вели слепых.
Но мать уже целовала мои глаза.
Мать была особенно красива в ту зиму. Когда меня помыли, подстригли, переодели и переобули, она со слезами распрощалась со мной и уехала в Америку. Она остановилась в Нью-Йорке, купила новые шляпки, влюбилась в женщину по имени Бет, а потом отправилась в Голливуд. Там прошла премьера фильма «Рыцарь без лат». Фильм успеха не имел. «Ангела» показали в первую неделю ноября, и он тоже провалился.
Меня переселили в скромный маленький отель неподалеку от прекрасной Вандомской площади, и там из своего окна я видела прибытие и отъезд гостей из шикарного отеля «Риц», если, конечно, моя новая гувернантка-англичанка позволяла мне проявлять «вульгарное» любопытство.
Мать, поселившаяся в отеле «Беверли-Уилшир», сообщала в письме отцу свои новости.
30 ноября 1937
«Беверли-Уилшир»
Беверли-Хиллз, Калифорния
Мой дорогой, постараюсь сообщить тебе только факты, ведь стоит мне пожаловаться, ты огорчаешься.
Прежде всего, съемки фильма, на который у меня контракт с «Парамаунтом», раньше февраля не начнутся, а, может быть, и вообще не состоятся: ведь если они будут платить всем жалованье во время простоя, это дорого обойдется студии. Не исключено, что я найду другую работу, а в «Парамаунте» начну сниматься с Нового года.
Поездка была скверной. В поезде Таубер вдруг встал против моей двери и запел проникновенно. Потом, день за днем, он изливал мне душу. Он очень несчастен. Вчера он пел здесь, прекрасно. Мы все плакали, когда он исполнял «Гренадеров» Шумана. У Рейнхарда слезы катились по щекам, и мне было не стыдно, что я плачу. Таубер имел грандиозный успех и был счастлив несколько часов. В поезде мел пели все вместе старт песни, и вдруг прониклись чувством, что Берлин в душе у каждого, и ощущение его близости било таким сильным, что потом, приехав в Пасадену, мы особенно остро ощутили одиночество. Ланг разыскивает меня. А я еще не видела. Он прислал мне письмо сегодня утром, пишет, что нашел себя, и его жизнь «спокойна» и целенаправленна. Я рада, что все разрешилось так мирно. Написала Бет прощальное письмо; в Нью-Йорке у меня не хватило храбрости сказать ей, что между нами все кончено. Эдингтон добрый и лояльный, надеюсь с помощью его и Ланга пережить тяжелое время. Без ребенка ощущаю внутри пустоту. Я всегда чувствовала и чувствую себя чужой в этой стране, только радость дочери как-то примиряла меня с Америкой, только из-за ни Америка стала моим домом, и потому я скучаю по Котику еще больше.
Adieu, сердце мое. Я лежу в постели, и никто не отворит дверь, вот что ужасно.
Всегда твоя, Мутти
На Рождество Тами услали в санаторий в горах — «привести себя в норму». Отец явно скрытничал, затуманивал свои планы, и меня отправили в английское поместье, помпезное, чопорное, с замками и сторожевыми башнями, прямо со страниц романов Вальтера Скотта. В моей комнате привлекали к себе внимание кровать под балдахином, вся в белых оборках и елизаветинской драпировке, диванчик с изогнутой спинкой под окном в стиле Тюдор и камин в стиле Адама. Каждое утро, белое от снега, горничная поджигала заранее приготовленные дрова и будила меня.
— Мисс, мисс, камин горит, ванна готова. Торопитесь, скоро подадут завтрак.
Моя хозяйка была настоящая английская леди — утонченная, любезная, рожденная, чтобы жить в поместье. Ее муж, похожий на молодого Обри Смита, со значительной примесью характерных черт Майкла Редгрейва, восседая на массивном стуле с высокой спинкой, с удивительной сноровкой вязал носки на пяти спицах. Он в совершенстве овладел этим почтенным искусством, развивая подвижность пальцев после ранения в руку на войне. Я очень дорожу памятью о нем. Вот он сидит на типично английском стуле с типично английской элегантной небрежностью и постукивает спицами, почти не глядя на носок, который вяжет. Дочь хозяев тоже была очень мила ко мне. Не ее вина, что я чувствовала себя чужой в мире, к которому хотела бы принадлежать.
Мы ездили на санях, запряженных лошадьми, в соседние поместья на Рождественские балы, и нам давали настоящие бальные карточки, в которые сэры, лорды и виконты, воспитанники колледжей Итона и Харроу, любезно вписывали свои громкие имена. Проснувшись Рождественским утром, я обнаружила в ногах своей красивой кровати наволочку, набитую подарками в ярких обертках, а впереди меня ждал невообразимый Рождественский вечер. Все гости были в национальных шотландских костюмах: черный бархат, яркие клетчатые юбки — красные, зеленые, синие, туфли с серебряными пряжками; сидели за банкетным столом в бальной зале нашего дома, а волынщики в полной парадной форме маршировали вокруг уставленного яствами стола, наигрывая щемящие душу мелодии, приветствуя наступление Нового года! С того дня я поняла, каким может и должен быть этот праздник. Стоит мне услышать волынку, и я вспоминаю чудесный дом, ощущаю теплоту, надежную защиту от невзгод и мысленно благодарю добрых чужих людей, впервые прививших чужому ребенку вкус к традиции.