В последние годы Дитрих писала о себе, если ей за это платили — неважно что: франки, доллары или марки. Ее легко было уговорить сочинить какую-нибудь историю, связанную с истинной любовью ее жизни. Она звонила мне, называла предложенную сумму, читала вопросы, на которые ее просили ответить:
— Послушай: «С кем из актеров было сложнее всего работать?» С кем? Ну что мне сказать? Я со всеми управлялась.
— Рей Милланд? — предлагала я.
— Да… хорошо. Он умер?
— Да.
— Значит, о нем можно говорить — это очень просто! А еще они хотят знать, с кем было приятнее всего…
— Майкл Уайлдинг?
— Нет. Его никто не знает!
— Ну а как насчет… Герберта Маршалла?
— Да! Его все знают, и он тоже умер. Отлично. Они спрашивали про моего отчима, и я сказала: «У меня о нем смутное представление, его убили на войне». Пишу я быстро — целый блокнот за одно утро. У меня это дело налажено — все равно, что говорить с поклонниками по телефону, — короче, труда не составляет!
В промежутках между сочинительством разных историй и чтением восторженных писем фанов, мать заполняла свой день легендой Дитрих. В ее дневниках, разумеется, должно было найтись место грусти и чувству заброшенности, там должны были быть отражены долгие страдания и героическая несгибаемость — все это тоже составляло часть легенды.
До конца жизни мать не переставала влюбляться. В восемьдесят пять лет ей была присуждена премия Американской ассоциации высокой моды. Получить вместо нее премию пригласили моего сына Дэвида, но Дитрих отвергла его кандидатуру, предпочтя найти какую-нибудь знаменитость, лучше всего — человека, прославившегося благодаря своим ногам. Она разыскала нью-йоркский номер домашнего телефона Михаила Барышникова (хотя лично никогда с ним не встречалась) и попросила его получить эту премию, после чего безумно в него влюбилась. Через несколько недель она позвонит мне с просьбой составить несколько любовных фраз по-русски, чтобы завершить долгий телефонный марафон через Атлантику подходящими к случаю страстными признаниями на его родном языке.
— Ах, дорогая, если бы ты его слышала! Он великолепен! Такой мягкий, такой лиричный, такой романтический! Представляешь, когда я первый раз ему позвонила, я подумала, что неправильно набрала номер. Мне ответил странный голос с этим кошмарным американским гнусавым выговором! Но это был он! Уму непостижимо! Ведь он же русский — как можно позволять себе говорить чисто по-американски? Я сказала, что он должен немедленно прекратить так изъясняться. Ему это не подходит. Это звучит по-плебейски! Я сказала ему: «Я была влюблена в Нуреева, но теперь я люблю вас! Вы гораздо лучший танцор, чем он, и вы настоящий мужчина!» Он хочет приехать со мной повидаться. Разумеется, это невозможно, но было бы так приятно… После всех этих пустых лет я бы разгорячилась и, наверно, там, «внизу» опять что-то напряглось, как ты считаешь? Ему бы это понравилось. И даже спать с ним было бы… — Голос ее замирал — начинал действовать «Фернандо Ламас».
Я выкрикнула заученную фразу:
— Мэсси? Мэсси? Повесь трубку! Повесь, пока не забыла!
Когда летом 1987 года приходящая на «два часа в день» домработница уехала к себе в Португалию навестить родителей, мать пришла в ярость и потребовала, чтобы консьержи и их жены приходили к ней, главным образом, по вечерам — выносить ее ведра. Поскольку эта идея никого особо не вдохновила, она позвонила мне.
— Думаешь, просто найти человека, который мог бы взять ведро с мочой и вылить его в туалет? Неужели это так трудно? Все должны быть счастливы, что я могу мочиться! А они все вместо того, чтобы сказать: «Как замечательно, что мадам может мочиться», ведут себя так, будто я попросила их сделать что-то несусветное. Со мной могло случиться то же, что с Шевалье. Помнишь, отчего он умер? Он не мог мочиться! Да они все должны быть счастливы! Потому что я могу! Ты со мной согласна?
Я годами умоляла ее завести постоянную сиделку — безуспешно. Теперь я в очередной раз осмелилась заметить, что опытная профессиональная сиделка помогла бы избежать всех неприятностей, связанных с физическими недугами. Это ее взбесило:
— Дать какой-то «чужой» тупице ключ? Где ты найдешь профессиональную сиделку? Мне, что ли, ее всему учить? Ты же прекрасно знаешь, что я ненавижу женщин. Нет! У меня другая идея. Ты помнишь человека, который внизу по ночам сторожит гараж? Тот самый, которому я уже дала ключ на случай, если ночью не смогу ни с кем связаться. Вот он мог бы ко мне приходить. Просто приходить каждый вечер и выливать мочу. Он выглядит старше своих лет, но на самом деле довольно молодой и очень милый. Не знаю почему, я как-то вечером попросила его зайти, он пришел, и мы с ним поболтали. Он сел на кровать, достал из бумажника фотографии и показал мне.