— Я говорил тебе, что ты мне ответишь?! — ору на нее. — Я тебя предупреждал?! А?! Отвечай тварь!
Бросаю девку в стол, она начинает реветь и хвататься за бок.
— Где Соня?
— К черту идите! ОБА!
Хватаю ее за волосы, она стонет и орет, извивается.
— Отпусти, паршивый ты ублюдок! Я вас ненавижу!
— Говори где она, или будет хуже!
— НЕ ЗНАЮ Я, ГДЕ ТВОЯ СОНЯ! НЕ ЗНАЮ! ПУСТЬ ВАЛИТ КУДА ВЗДУМАЕТСЯ! ПУСТЬ НОЧУЕТ НА ВОКЗАЛЕ ИЛИ В ПОДВОРОТНЕ, КАКОЕ МНЕ ДО ЭТОЙ ШЛЮХИ ДЕЛО?!
Отвращение от ядовитой мрази так сильно, что я отталкиваю ее от себя. Отмыться хочется. Смотрю на Марата. Он кивает, бросает взгляд на своих парней, которые дежурят у дверей.
— Сюда идите!
Трое крепких мужиков подходят. Надменный, раздраженный взгляд друга показывает им на Леру.
— Забавляйтесь, как договаривались.
Я киваю ему, направляюсь к выходу. Он выходит следом и запирает дверь, обговорив с друзьями пару деталей. Раздаются женские крики.
— Пока не найду, пусть будет цела. Вдруг понадобится.
Мы спускаемся на первый этаж, он провожает меня до машины.
— Да, я им сказал, чтобы не перегибали. Не переживай им не впервой.
— Спасибо.
Мы жмем друг другу руки.
— Как найдешь, заезжайте как-нибудь. Ты давно у меня не бывал, отец уже спрашивает.
— Обязательно.
Сажусь в машину, дверь закрывают, а я снова возвращаюсь к вопросу: где ж она блять может быть?
Глава 25. Египет. Александрия
Передо мной неясный образ мужского тела, подвешенного за плечи. Раз. Удар плетью рассекает его щеку. Он сплевывает кровь.
Образ начинает прояснятся. Я отчетливее вижу нос, губы, волосы.
Два. Второй удар. Истерзанный торс мужчины кровоточит.
Сердце щемит от страха и боли. Я зажмуриваюсь каждый раз, как его бьют. И инстинктивно касаюсь своего тела руками в тех же местах.
Три. Он орет во всю на людей, которые мучают его. Внезапно образ проясняется. Он весь в крови, его тело и лицо рассечены многочисленными ударами плети, синяки багровеют.
От ужаса я кричу и просыпаюсь.
— Сонь, что с тобой?
Алима трепет меня по плечу. Я приподнимаюсь на кровати, смахивая пот со лба и щек.
— Снова он снился?
Киваю, встаю с постели и иду за водой. Чувствую ее жалостливый взгляд за мной. Бесит!
— Не смотри так каждый раз. Если хочешь я съеду, — бросаю ей осипшим голосом.
— Нет! Нет! Нет! Все в порядке. И не думай, живи тут.
Алима уходит в ванную, чтобы не раздражать меня. А ведь я живу в ее квартире. Если, конечно, эту каморку можно так назвать. Пыльная квадратная комната с единственным окном выходит на базар, где мы работаем. Здесь одна односпальная кровать, на которой спит Алима и одна раскладушка, на которой умещаюсь я. Жалкие попытки выспаться.
Стакан громко ударяет о поверхность недо-стола.
— Черт, ты и так скоро развалишься, — говорю неодушевленному предмету.
Через тридцати минутные сборы мы выходим из квартиры. Тоненький коридоришко с кучей таких же убогих дверей выводит к лестнице, потом на пять этажей вниз и на свободу!
Внезапно дверь напротив нашей открывается. Алима и я дергаемся. Толстопузый грязный извращенец-сосед улыбается нам из проема своей двери.
— Доброе утро, девочки, — произносит он на арабском. — Сегодня будет хороший день.
Я фыркаю и тащу содрогающуся от ужаса Алиму за собой.
Мы выходим на шумный базар. Пять утра. А все уже забито и кипит. Жаркое солнце через час будет палить как не в себя. Поправляю длинные черные штаны. Вот бы в шортах или юбке походить.
Встаю за свой прилавок, достаю бакалею и начинаю раскладывать. Алима рядом, сидит на стульчике за прилавком и смотрит на меня овечьими чернющими глазами.
— Тебе бы только лодырничать, — замечаю я, на что она громко вздыхает.
Она не хочет разговаривать с людьми.
Работа пошла. Вон первая клиента, уверенно шагает сюда. Так мы проживаем до пяти, а потом…
Море! Единственное, почему я еще не сошла с ума. С вырученными деньгами покупаем манго, я его очень люблю. Я раскладываю одеяло на горячем песке, блаженно вздыхаю и ложусь под палящее солнце. Алима маленьким ножом разрезает манго, наливает асыр асаб, от которого я не могу ее отучить, и можно сказать тоже блаженствует.
Алима покрыта, но из-за меня проходящие мужики и на нее смотрят. Я хожу в закрытой длинной одежде, но она не скрывает лица и волос.
— Нечего смотреть! — бросаю на арабском очередными глазеющим мужикам.
За полгода я неплохо научилась ругаться. Алима сказала, что одна наша соседка называет меня “чокнутой русской”.