Какой же он легкий?
Максим не показывался и сердце начинало изнывать. Он должен быть здесь, я хочу его видеть!
— Где он? Позови его, — шепчу Алиме
Та кивает и уходит, пока врач продолжает зачитывать рекомендации.
Когда Максим вернулся, я смогла выдохнуть. Одно его присутствие сохраняло во мне рассудок, стойкость духа. А иначе, иначе я бы сломалась. Врач ушел, и мы остались наедине.
— Ты должен рассказать мне, что произошло, — говорю ему, прижимаясь к плечу.
— Не думаешь, что тебе лучше отдохнуть?
— Нет, расскажи.
Он вздыхает, запрыгивает ко мне и ложится рядом. Я кладу голову на грудь, пальцы наших рук скрепляются. Слышу как бьется его сердце, неторопливо провожу по знакомой груди рукой, наслаждаясь ценным мгновением. У нас не много таких будет.
— Я искал тебя в тот день, вся охрана была занята, со мной оставалось пару человек. В итоге стал легкой мишенью. Сам виноват, расслабился, — его сердце стало биться быстрее. — Схватили просто: всех поубивали, меня скрутили. Месяц я был в не самом райском месте, потом Ермола и Марат наконец вытащили. Я собственно в них не сомневался.
Я приподнялась, вместе с вопросом, возникшим в голове.
— Но полгода…
— Не все так легко, Сонь, — прерывает он. — Свалить то я свалил, но дело этим не кончилось. Те люди, с которыми ты была знакома… — Я замираю, наши взгляды встречаются. — В общем они мертвы. И не только они, те, что были выше тоже.
— Странно.
— Что именно?
— Думала мне станет легче, когда узнаю. А по факту словно ничего и не изменилось.
Он улыбнулся.
— Пока смерть тебя не радует, ты человек.
— А что дальше?
— Полтора месяца искал тебя, и наконец нашел. Ты изрядно попутешествовала. Пришлось долго отслеживать. Не думал, что решишь незаконно пересечь границу. Видимо пока я воевал, ты много что повидала.
Улыбаюсь ему горькой улыбкой, вспоминая пережитое.
— Ни к чему вспоминать. Неделю я была в Москве, ждала известий о тебе, но ничего не было. Мне было так страшно, я всего лишилась в один чертов день. Когда твой человек ушел, оставив мне чемодан, я металась между мыслями застрелиться или утонуть.
— И что тебя остановило?
— Глупость какая-то. Надежда, что все будет хорошо.
Снова скрип двери. Алима выжидающе глядит, сунув голову в палату. Я раздражаюсь ее настойчивости.
— Я позову тебя, — бросаю несносной девчонке и она скрывается так же быстро.
— Расскажешь о ней?
— Как-нибудь.
Москва. В руках чемоданы, а я на родной земле. Все внутри переворачивается, чертов холод, морозный воздух, я его обожаю, вдыхаю жадно. Скоро зима… Наконец-то снег.
Алима чихает рядом, натягивает плотнее шапку. В смешных варежках пытается поправить слетающий шарф.
— Дай мне, — говорю ей, протягивая руки к шее.
— Простите, могу я взять ваш багаж? — щебечет рядом охранник.
— Нет.
Это все прошлое. Меня обчистили в Иордани. Считай жива благодаря вот этой самой неумехе. Ее черные глаза сейчас светятся и слезятся от мороза, а тогда нависали мрачными темнющими тучами, пока я не забрала ее от “семьи”. Тяжело ей будет привыкать к новому климату. А я не готова отдавать багаж.
Идем к машине, выезжаем из аэропорта. Алима с интересом глядит на все вокруг. На неплохом русском опрашивает водителя обо всем, что видит. Иногда, забываясь от интереса, прилипает к стеклу. К концу поездки водитель устает от постоянных расспросов, а мне наоборот становится повеселее. Слабо улыбаюсь Москве, обратившей мечты наивной девчонки в жестокие приключения.
Подъезжаем к новому дому.
Максим встречает у порога. На нем футболка и штаны, руки скрещены на груди, а позади невысокий четырехэтажный дом, уже без панорамных окон.
В зале накрыт стол. Пока ужинаем, я не свожу с Максима глаз. Он видит как я осматриваю шрам у уха. Мрачнеет, но рассказывать не собирается.
За три дня, что мы пробыли вместе я так и не выпытала, что с ним делали. Но заметила: от прежней веселости мало что осталось. Как и от моей наивности, впрочем, тоже.
Два человека, встретившись вновь, были другими. Каждый поедал другого взглядом, примерялся, пытался выяснить, что именно изменилось. Ведь изменения ощущались в каждом.
Максим молчал о пережитых пытках, о своем ПТСР, Соня не говорила о первом месяце после их расставания, которое низвергло ее в пропасть одиночества. Максим слышал, как изменился тем ее речи, замечал как светлые невинные глаза потемнели, ощущал стержень, который Соня внутри себя заточила. Его интерес не ослабевал, наоборот, он знал, что отныне все не будет так просто, как раньше, и его это будоражило. Он больше не был уверен, что игра пойдет гладко.