— Хозяйка, все готово, — загробным голосом промычал он.
От настоятельно предложенного сопровождения мы отказались и забрали у лакея пикниковый скарб. Внутри корзинки что-то позвякивало. Закари с легкой улыбкой протянул мне раскрытую ладонь. Недолго думая, я попыталась ему всучить доставшийся мне колючий плед. Не сработало. Выразительно вздохнув, он схватил меня за руку, сжал покрепче, словно кто-то собирался вырваться (естественно, собирался), и увлек вниз по лестнице. Что сказать? В умении изображать большую любовь Закари Торстен давал мне сто очков фору, но держать его за руку все равно было странно.
Тяжелая входная дверь, вчера напрочь отказавшаяся впускать гостей, величественно раскрылась. В холл с громкими разговорами ввалилась разношерстная компания местных чародеев. Мы поравнялись на середине лестницы.
— Доброе утро, — бодренько поздоровалась я.
Закари тоже поздоровался. Кивком головы. В общем, повел себя, как высокомерный паршивец.
Нас провожало ошарашенное молчание, а спину жгли любопытные взгляды. Если кто-то в замке был не в курсе, что я встречаюсь с бывшим врагом, то к обеду об этом узнают абсолютно все обитатели. Даже наш алхимик. А до него новости иногда доходят с таким опозданием, что успевают устареть.
Солнце, лишенное пронзительной яркости и знойности, грело широкие ступени и выложенную гладким камнем площадь. Высокие крепостные стены хранили замок от ледяных ветров, но прятали удивительные энергетические пейзажи, раскрашенные яркими, сочными мазками осени.
Едва «умный замок» закрыл за нами дверь, Закари выпустил мою руку и заявил:
— Я заглянул к дамам в оранжерею пожелать доброго утра и посмотрел, в каком месте нас наверняка будет видно, — пояснил Закари. — Сверху хорошо видно пляж.
Возле башни Варлок действительно протекала горная речушка, тихая и печальная, хотя на рисунках в старых альбомах ее изображали бурной и пенистой, яростно прогрызающей дно ущелья. Узкий берег, покрытый кляксами речного песка, клоками пожелтевшей травы и мелкой галькой, назвать высокопарным словом «пляж» не поворачивался язык, но из оранжереи его действительно было видно как на ладони.
— У воды холодно. — Я поежилась и поплотнее запахнула шаль, словно уже спасалась от влажности. — Давай просто останемся в оранжерее. Нас точно все заметят.
— Но мы хотим уединения, — напомнил Закари, что пикник придуман не ради удовольствия.
Лично я хотела черный кофе и спать, а не изображать глубокие чувства к идейному врагу, но пришлось сдаться и махнуть рукой в нужном направлении.
Замок мы обошли в сосредоточенном молчании, словно актеры, шагающие к театральной сцене и готовые с душой отыграть лучшие роли. К берегу спустились по выдолбленным в горной породе ступеням и выбрали свободный от веток-топляков клок земли. Брошенный на землю плед расправился сам собой под действием светлого заклятья.
— Сцена готова, господин постановщик, — хмыкнула я, стряхивая с ладоней остатки магии. — Давайте изображать отношения.
Спрятав насмешливый взгляд, Торстен поставил корзинку на плед и неожиданно промолчал, что для него было вообще не характерно. С подозрением покосившись на него, я села на колени, откинула крышку корзинки и заглянула внутрь. Под льняной салфеткой стояли аккуратно сложенные деревянные коробочки с перекусом и два горячих фарфоровых термоса.
— Светлая или темная магия? — резко и ни с того ни сего спросил Закари.
— Светлая, — не задумываясь, быстро ответила я и под насмешливое фырканье прикрыла глаза. Попалась, как ребенок, ей-богу.
— Неужели? — Он развеселился. — Сентябрь, ты должна быть феей. В какой момент все пошло наперекосяк, и ты превратилась в ведьму?
— Когда познакомилась с тобой, Торстен, — совершенно не оскорбившись, очаровательно улыбнулась я.
— Мне кажется, ты сейчас покривила душой.
Мы встретились глазами и некоторое время смотрели друг на друга, как прикованные, словно играли в детские гляделки. Глупость какая-то. Я отвела взгляд, но Закари быстро произнес:
— Рано.
— В смысле? — Я моргнула от удивления.
— Не опускай голову, — с мягкой улыбкой, способной одурачить даже самого недоверчивого человека, весьма прозаично скомандовал он. — За нами следят.
Эмбер утверждала, что если смотреть мужчине в глаза дольше тридцати секунд, то непременно испытаешь к нему вожделение. От страшной мысли о гипотетическом влечении к Закари Торстену в затылке вдруг появилась неприятная дрожь, словно голова начала весить как каменная глыба. Настолько это противоречило моему представлению о добре и зеле!