Силовик смотрит в паспорт, потом на меня, снова в паспорт, достает рацию и зовет подкрепление. А вот это уже неприятно. Бояться нечего, моя совесть чиста, но почему-то необъяснимое ощущение беспомощности разгоняет пульс, а страх скручивает нутро до тошноты. Пальцы дрожат, когда я дергаю молнию на сумочке туда-сюда. Как я могу противостоять этим людям?
Теперь двое пялятся в мой паспорт, и тут меня осеняет! В обычной жизни я всегда пользуюсь заграном, а российский документ всё не доходят руки поменять, там старая фотография. Именно сейчас мой загран находится в паспортном столе, закончились страницы для виз.
— Это правда я, но до пластической операции, — объясняю, но при этом изрядно нервничаю, — смотрите на глаза.
— Девушка, вам придется пройти с нами, — говорит один из них вежливо, но таким тоном, что отказаться не представляется возможным.
— Уточните, пожалуйста, на каких основаниях?
— До выяснения личности, — заключает он. Я поднимаюсь и под любопытные взгляды окружающих выхожу из зала в коридор, затем в холл, где вовсю хозяйничают оперативники, а напуганный до смерти персонал стоит по стойке смирно.
Вместе с еще одной женщиной и двумя мужчинами нас усаживают в микроавтобус и оставляют вот так сидеть, видимо, в ожидании еще кого-то. Женщина изрядно пьяна и разгорячена, ведет себя неадекватно, судя по всему, она находится на своем месте. Что-то кричит, брызжет слюной, пытается вылазить из автобуса, отдавила мне все ноги. Трижды ее возвращают на место, в очередной раз силовик встряхивает бунтарку так, что она, наконец, затыкается. Мужчину рядом со мной выворачивает наизнанку. Я забиваюсь в угол, понимая, что этот город не просто не рад мне — он меня люто ненавидит. И что-то мне подсказывает, к утру это чувство станет взаимным.
Сумку с телефоном у меня изъяли и бросили на переднее сиденье, но меня осеняет, что они не заметили умные часы на правой руке в форме браслета. Что же делать? Позвонить Сашку? Он за тысячи километров. Отцу? Отвернувшись к стенке, я поспешно набираю номер Лехи, два гудка, он не берет трубку. Тогда я оставляю шепотом сообщение: «Была в «Романтике», наркоконтроль везет в КПЗ до выяснения личности. Можешь помочь? Мне страшно».
В этот момент на место напротив меня не то усаживают, не то зашвыривают еще одного мужчину, на сей раз — с разбитым лицом. Его взгляд безэмоционально скользит по соседям и спотыкается об меня. Широкая улыбка расползается по лицу.
— В этот раз у нас компания приятная! Кто ты, карамелька? Соня золотая ручка?
— Господи. Боже. Мой.
— Иди ко мне на коленки, сладкая. Вот это сиси!
— Рот закрыл, блть! — гаркает тот, что в черной маске, падает в салон и с грохотом закрывает за собой дверь. Благо пассажиры при нем всю дорогу помалкивают, только мужик напротив смотрит на меня неотрывно, да так, что волоски на коже стоят дыбом. Мои глаза перманентно круглые. Я пытаюсь прикрыть руками вырез на платье, но это его лишь сильнее забавляет.
— Свои такие сиси, а? — уточняет. Силовик поворачивает голову в нашу сторону и тот сразу же поднимает ладони: — Молчу, молчу, начальник. Ни слова!
На дорогу уходит минут тридцать-сорок, после чего машина останавливается, открывается дверь. Силовики выгребают пьяную женщину, ее компаньонов. Отмечая, что с моими попутчиками не церемонятся, я поднимаю ладони:
— Я сама! Я сама, честное слово! — и торопливо, по возможности обходя грязь, выбираюсь на свежий воздух. Свет тусклый, смотрю под ноги, чтобы не навернуться, а когда, наконец, поднимаю глаза, вижу в нескольких метрах своего Леху Марченко. О, Господи, спасибо, что он есть! От облегчения колени становятся мягкими, приходится приложить усилие, чтобы не рухнуть к его ногам от счастья.
Глава 8
Алексей разговаривает с мужчиной в гражданской одежде — возможно, оперативником. Его взгляд цепляется за меня, в этот раз он узнает меня мгновенно, кивает, жестом подзывает к себе.
Окружающие не могут сдержать смешков, так резво я стартую с места, устремляясь к своему спасителю. Он обнимает меня одной рукой, а затем — видимо почувствовав, настолько я замерзла, — поспешно снимает куртку и закутывает меня. Тренч остался в клубе, я совсем о нем позабыла.
— Короче, эта была такая ржака, мы охренели, — договаривает начатую мысль опер и закатывается хохотом. Леха тоже смеется, качает головой:
— Трындец, — отвечает. — Ну а чему ты удивляешься? Раскачались — и вперед.
— Ага, не говори. Твоя подруга? — спрашивает опер, кивая на меня. — Дождались.
— Она самая, — Леша делает шаг в мою сторону и покровительственно кладет руки на плечи.