Забираю тёплые термокоробки. На кухне всё распаковываю. Перекладываю в мелажницу суши, творожную запеканку с персиками и запечённые дольки яблок. Надеюсь, ты это ешь… Добавляю стакан сливового сока.
Она очень старалась сегодня превратить остывшее блюдо в съедобное и аппетитное. И мне хочется тоже порадовать её в ответ. Да и просто хочется ещё немного пообщаться. Но Алла то ли случайно, то ли намеренно тоже приходит на кухню, включает кофеварку.
Не готов я ко второй серии. А Ляся и подавно. Забираю со стола блюдо. Отнесу ей.
— Теперь ты ещё и официант, Гаранин? Супер!
— Следи за базаром… — рычу я.
— Каждый день ей будешь ужин приносить?
— Каждый день, пока ты не прекратишь свои нападки.
Чувствую спиной взгляд бесящейся Алла. А вот нехрен. Веди себя адекватно.
Поднимаюсь по лестнице и снова утекаю от предвкушения. Перекладываю поднос на ладонь. Стучу.
— Можно?..
Приоткрываю дверь, Ляйсан растерянно встаёт с высокого подоконника. Распахивает свои огромные глаза от удивления.
— Твой ужин привезли.
— Мне?! — шокированно переводит глаза с меня на блюдо.
— В чём проблема? — вопросительно дёргаю бровью.
— Ну что Вы… не нужно было. Я бы спустилась. Зачем?.. Мужчина не должен…
— Я сам решаю, что кому должен.
— Оо… простите, — закрывает лицо руками. — Поучать взялась. Глупая…
Признание неправоты уже признак ума. А умная, пусть и фиктивная жена — это хорошая новость.
Оглядываю комнату. Тут и присесть толком негде.
— Помоги-ка…
Вручаю ей в руки поднос. Вытаскиваю низкий круглый столик в центр на мягкий ковёр. Водружаю поднос. Кидаю две напольные подушки.
— Так удобно будет?
Кивает.
— Садись.
Расправив подол платья, садится на колени на подушку. И я сажусь напротив. Настороженно смотрит на меня, не касаясь еды. Что происходит?
— Я опять нарушил какие-то табу твоей культуры?
Опускает смущённо свой пушистый веер ресниц.
— Рассказывай, — устраиваюсь поудобнее.
— Мужчины… — отрицательно качает головой, — не сидят за столом с женщиной. Если они им не махрам.
— Почему?
— Только махрам. Родственники. Матери могут… Пожилые… Молодые девушки прислуживают. Кушают отдельно. После… — на мгновение поднимает взгляд.
— Отменяется такое правило. В моём доме женщины не прислуживают.
— Нельзя? — удивлённо.
— Можно, — пожимаю плечами. — Только если хочется сделать приятно. Ешь.
— При Вас?
— Тоже нельзя?
— Не знаю. Уединение с посторонним мужчиной — харам.
Строго сводит свои изящные соболиные брови.
— Я не совсем теперь посторонний.
— Простите… да.
— Поэтому расслабься и ешь.
Разглядывает чашу.
— Это… суши? Я читала… Япония.
— Не пробовала?
— Нет.
— Это хаси, — показываю ей палочки. — Вот так надо держать. Острое любишь? Васаби? Немножко. Попробуешь?
Несмело кивает. В глазах спрятано любопытство.
Зайка какая… Ухмыляясь, демонстрирую ей последовательность.
— Немного васаби, потом соевый… Открывай рот.
— А? — взлетают её брови.
— Открывай, — требовательнее повторяю я, облизывая губы и возбуждаясь от двузначности. Подношу к её нежным пухлым губкам ролл. — Открывай рот. Я тебя покормлю.
Мои веки тяжелеют, в своих фантазиях я совсем в других обстоятельствах говорю ей это…
— Мужчины у вас не кормят женщин?
— Только в первую брачную ночь… сладостями… — вспыхивает она.
— Ну, считай, у нас первая. И коль мы с тобой отказались от её ммм… «сладких» вариаций, то придётся тебе отведать острого из моих рук.
Губы несмело размыкаются. Не моргая, обхватывает ролл, скользя губами по палочкам.
Вау…
Кровь бросается ей в лицо, глаза распахиваются ещё сильнее. Замирает.
— Остро?! Жуй! Рис погасит остроту.
Быстро жуёт, жалобно хныкая.
— Держи, — протягиваю сок, — запивай! Сейчас будет вкусно и хорошо.
Мда… Всё, как в первую брачную ночь!
«А ведь… я мог бы… пойти этой дорогой!» — проскальзывает крамольная мысль. Неудивительно! Её алеющие губы и скользящий по ним язычок выключают мою адекватность.
Выпивает половину стакана, на глазах проступают слёзы. Машет на лицо руками.
— Нужно поменьше васаби. Ты не ешь острое?
— Чуть-чуть можно… — допивает сок. — Много женщине — плохо.
— Почему?
— Острое разжигает похоть. Мужчине — можно. Женщине — стоит воздерживаться.