СОРОКИНА. Как же ты их потом расчешешь?
ИВАН. Мам, отстань…
СОРОКИНА. Чего отстань? Ты себе волосы испортишь и облысеешь к тридцати годам, как твой дедушка. Света вон тоже один раз прическу залакировала – что потом было, помнишь?
СВЕТЛАНА. Волосы как сосульки были – еле расчесала.
ИВАН. Мама, все будет нормально, успокойся.
СОРОКИНА. Ты сходи, подстригись нормально, а то все торчком. Сходи к дяде Сереже.
ИВАН. Он не умеет.
СОРОКИНА. Чего не умеет?
ИВАН. Модельные стрижки, он только обкорнает.
СОРОКИНА. Почему? Он стрижет, знаешь, директора Трехгорной мануфактуры.
СВЕТЛАНА. Не директора, а Аню, которая с Метрафильмс. Они там расположены.
СОРОКИНА. Ну и что? Он папу хорошо подстриг. Затылок аккуратно очень.
ИВАН. Он умеет стричь только беспафосных овец.
СОРОКИНА. Что же папа, получается, овца?
ПРОСКУДИНА. Сейчас мальчики такие модные стали.
СОРОКИНА (скептически). Модные. Не знаю… Я и Ване уже говорила, что нехорошо, когда резинка от трусов торчит наружу. Вон у Пети ничего не торчит.
ИВАН. Петя – офисный планктон.
ПЕТР. Ни хрена себе. Извините…
ПРОСКУДИНА. Зато какой Ваня накачанный.
СОРОКИНА. Знали бы вы, сколько он ест.
СВЕТЛАНА. Ваня, ты же какую-то питательную смесь пьешь?
ИВАН. Да, в миксере делаю.
СОРОКИНА. Ваня этим летом накачался и полетел в Турцию. Загорал там. Олл инклюзив. (Смеется.) Я правильно сказала? Олл инклюзив?
ИВАН. Прально…
Каша прекращает течь из отверстия. Теперь из него звучит струнный квартет Моцарта.
СОРОКИНА. Ой, какая музыка приятная. Вань, посмотри что там?
ПЕТР. Я взгляну, может быть это из подъезда. (Выходит.)
ПРОСКУДИНА. А мне так нравятся вальсы. Какой у вас чай вкусный.
СОРОКИНА. С ароматом земляники и сливочной карамели.
ПРОСКУДИНА. А я ройбуш люблю.
СОРОКИНА. Да, ройбуш – хороший чай.
СВЕТЛАНА. Хорошо пить чай.
СОРОКИНА. Ваня, посмотрел, что там играет?
ИВАН. Ничего непонятно…
СОРОКИНА. Жалко, а то все-таки интересно. Может быть, это недостаток квартиры? Может, поменять пока не поздно?
СВЕТЛАНА. Анна Сергеевна, прекратите.
ИВАН. Ничего не видно…
СОРОКИНА. Ну иди тогда обратно. (Сыну.) Вань, что у тебя там с зубом было?
ИВАН. Чего?
СОРОКИНА. Болел у тебя зуб. Пока Алла Львовна здесь – покажи ей, чтобы она посмотрела.
ИВАН. Сейчас. Вот. А-а! (Открывает рот.)
ПРОСКУДИНА. Света бы побольше… (Разворачивает Ивана.) Вот сюда, вот так… (Берет ложку, оттягивает ему щеку.) Ну-ка… посмотрим зубик…
СОРОКИНА (невестке). Свет, а что там за подушка у нас на диване. Это не от Скворцовых? Люба тогда приходила.
СВЕТЛАНА. Не знаю… она с подушкой приходила?
СОРОКИНА. А я уже и не помню.
СВЕТЛАНА. Не знаю… может, и не наша.
СОРОКИНА. Окантовка другая и мохры висят.
СВЕТЛАНА. Позвони, спроси.
СОРОКИНА (смотрит на балконную дверь). Куда-то Петя пропал…
ПРОСКУДИНА (глядя в рот). Шестерку удалять надо… Сгнил весь… Нерв есть?
ИВАН. Не-а.
ПРОСКУДИНА. Хотя, какой там нерв… Боюсь, киста. Нет, не спасти. Раньше надо было обратиться… Теперь что? Теперь или имплантат или два соседних под обточку и мост на них. Еще тут вот, симметрично, раскалывается. Депульпация и пломба.
СОРОКИНА. Ой-ой-ой…
ПРОСКУДИНА. Рентген пусть завтра снимет.
СВЕТЛАНА. В Москве так это все дорого!
СОРОКИНА. Вот мне сейчас за оротопедию надо тридцать тысяч и сто двадцать восемь рублей отдать. Такие цены. Ужас.
ПРОСКУДИНА. Такая жизнь, что тут говорить?
СВЕТЛАНА. В Москве такая жизнь.
Входит Петр.
ПЕТР (говорит с отвращением). Мам, там просто кусками лежит, по всей лестничной площадке. Я кое-что в пакет собрал.