СОРОКИНА. А что там?
ПЕТР (раздраженно). Выйди и посмотри.
ИВАН (выбегает). Я позырю…
СВЕТЛАНА (идет за ним). Что же там?
ИВАН (вбегает). Фу! Не смотрите!
ПРОСКУДИНА. Что такое?
ИВАН. Как… как … человек… (Выходит.)
ПЕТР. Уже не человек. (Выходит.)
СОРОКИНА. Что, опять?
ПРОСКУДИНА. А уже было?
СВЕТЛАНА. Да, как только въехали: в первый день вся лестница…
СОРОКИНА. Света, может еще есть время поменять…?
СВЕТЛАНА. Ой, прекратите, прошу вас. Нормальная квартира. За такую цену…
СОРОКИНА. Ну ты же видишь, что за жилплощадь…
ПРОСКУДИНА. Ничего страшного: у нас с Филиппом Романовичем и так кафель на кухне не держится.
СОРОКИНА. А что такое?
ПРОСКУДИНА. Не знаю, все время какие-то знаки проступают, а если потрогаешь – жгутся.
СОРОКИНА. А как у нас, Света, кафель?
СВЕТЛАНА. Висит пока.
СОРОКИНА. Ой, не знаю, как здесь будем: дырка в стене, на лестнице гадят.
ПРОСКУДИНА. Это таджики или узбеки. Это они гадят.
СОРОКИНА. Да?
ПРОСКУДИНА. Они у нас весь подъезд обгадили.
СОРОКИНА. А почему они по подъездам ходят? Они же на стройке сидят.
ПРОСКУДИНА. Это люди нормальные сидят, а они же как животные. Или вот так под дверью разбросают.
СОРОКИНА. Кошмар.
ПРОСКУДИНА. В милицию позвоните.
СОРОКИНА. Что звонить – им все безразлично!
ПЕТР (проходит). Свет, там помыть бы, а то натекло…
СВЕТЛАНА. Хорошо. Сейчас на кухне тряпку возьму. (Выходит.)
Анна Сергеевна и Алла Львовна одни.
СОРОКИНА (обессиленно садится). Не знаю, как мы тут жить будем.
ПРОСКУДИНА. Ты, главное, перед детьми-то особенно не грусти: они люди взрослые – сами понять должны.
СОРОКИНА. Так ведь не понимают…
ПРОСКУДИНА. Поймут. Мы вот когда с Филиппом Романовичем только вселились, у меня в первую же ночь игоша на груди сел. (Шепотом.) Я тогда аборт только сделала, а плод, значит, у меня на груди сидит, упрекает. Скользкий, глаза прозрачные. Противно было, а время советское – рассказать некому. Сгоняю его, а он все равно приходит и говорит, что уйдет, когда я от квартиры откажусь. Молюсь Богу, а все равно приходит. Еще тогда у Васи начался некроз тазобедренной кости: он был в возрасте, когда мальчишки заболевают. Сделали ему операцию, вставили пластину. Так он до сих пор и хромает. А игоша каждую ночь приходил, говорил, что вот вы меня всего отняли, а я у мальчика сначала отниму ножку, потом ручку, а потом всего возьму. Вот так. Тогда мне женщины-сотрудницы посоветовали ему комочки хлеба класть возле порога и мясорубку разобранной оставлять. Я стала так делать и он ушел. А Вася до сих пор хромает.
СОРОКИНА. Сколько бед с этой жилплощадью, сколько бед! Мы тоже с Кириллом намучались. Приехали мы тогда из Ярославля, квартирку получили в Алтуфьево и все вроде в порядке. Только заболела я сильно: на спине лицо начало расти. Я по всем докторам ходила – не знала, что делать. Гоняли по госпиталям, гоняли. На работе – в бюро я тогда была – на меня ворчали, потому что больничный продлевала все время. На спине лежать невозможно – болеть начинает и бормочет. Хирург говорит, вырезать придется. Только опасность задеть спиной мозг. Что делать? Что делать? Я даже в церковь ходила тайно, а священник меня прогнал. Ты, сатана, говорит. Тогда Кирилл стал каждый вечер это лицо йодом мазать. Просто йодом. Все мазал, вплоть до глаз. Оно кричало иногда, чтобы мы шли из квартиры. А потом с каждым днем все меньше становилось, затягивалось и… совсем втянулось. Там еще месяц-два кожа была сухая, а потом все нормально стало.
ПРОСКУДИНА. Что и говорить, жилплощадь – огромная проблема. У нас еще дача – газон такой аккуратный, все аккуратно Филипп Романович сделал, а у соседей – бардак. Так их собаки повадились на наш газон гадить. Пришлось его перцем посыпать, а это неполезно для травы.
Входит Светлана и Иван, вытирают пот со лба.
СОРОКИНА. Ну что, Света, убрали?
ИВАН. Убрали.
СВЕТЛАНА. Утром уберешь, вечером снова навалят.