Обжигающий, потный, гремящий поезд, потом – площадь перед вокзалом. Мамаши прижимают испуганных детей к фонтану, чтобы не потерять. Маршрутка, где колени больно упираются в переднее сиденье – три часа по трассе и час по серпантину. Вытираю лоб платком.
Вылезаю – и солнце начинает печь макушку даже сквозь потёртую белую кепку. Тёмные очки… где-то они у меня, вроде, были. Дома. Теперь уж и не вспомнить, где. Да и какая разница? Остаётся щуриться и морщиться.
Волоку чемодан вниз по подъездной дорожке пансионата «Актёр». С двух сторон – каменные парапеты. Кое-где не хватает камней и целых секций – время. Слева, в кустах, заброшенный фонтанчик. На стенках бассейна ещё видны остатки мозаики.
Одноэтажный белый домик с надписью «Администрация» и толстая женщина в белой рубашке, шуршащая под столом пакетом. Вежливо улыбаюсь и получаю из сальных пальцев прямоугольный пропуск с отрывающейся плёнкой.
Старенький корпус советского типа. В коридоре сумрачно, а в комнате – сыро и прохладно. Пол мокрый: похоже, только что мыли. В тесном туалете – запах застоявшейся воды.
Открываю форточку и вытаскиваю из чемодана чистую рубашку с коротким рукавом. С дороги меня клонит в сон, но всё же первым делом хочу сходить на море.
В парке людно, тепло и влажно. Кипарисы скрывают аллею в тени. По бокам – десятки торговых палаток. Нос щекочут запахи варёной кукурузы и сладких трубочек со сгущенкой.
Сворачиваю на боковую дорожку и подхожу к смотровой – с видом на море.
Из толпы вырывается девушка лет двадцати – и бежит к забору. Порывисто хватается за перила.
Все вокруг в плавках, шлёпках, купальниках, а она – в лёгком голубом платьице и босоножках. Только что приехала или… собирается уезжать?
Ветер треплет светлые волосы, и она нетерпеливо отбрасывает их рукой. Закрывает глаза. Лицо юное и одновременно женственное. В нём и нежность, и восхищение жизнью, и сила. Ей плевать, видят её или нет. Она просто вдыхает море – как можно глубже.
Я замираю перед этой красотой, боясь пошевелиться.
Со стороны главной аллеи ей что-то кричат. Девушка на мгновение поворачивается и машет рукой. Ветер задувает с моря, и я ничего не слышу.
Она срывается с места и бежит к своей спутнице. Та постарше, но не настолько, чтобы быть матерью… поторапливает её. Сама неуклюжая, платье в горошек. Запинаясь и причитая, тянет девушку за собой по улочке. Иду за ними – обратно в гору. Вот они обходят слева зловонный ручеёк – все здесь так его обходят – и заворачивают в «Актёр». Соседи! Ну, теперь уж у меня будет много времени, чтобы случайно пересечься с ней… хоть бы и в столовой…
Разворачиваюсь и неторопливо возвращаюсь в парк. Эта беготня меня утомила. Хочется наконец-то стянуть одежду и окунуться, растворить жару в море…
Вечером долго не иду спать. Сижу на площадке между корпусами: прямоугольник из скамеек и уголок с импровизированной сценой. Смотрю на звёзды и слушаю негромкие разговоры в темноте. Выискиваю глазами копну светлых волос и гибкую фигурку, но она не показывается.
На следующий день встаю рано. Беру тетрадь, но мне не пишется. После завтрака иду на море и лежу на топчане, оглядывая пляж из-под козырька кепки. Моей музы всё ещё нет. Нет её и на следующий день, и через день, и через неделю.
– Видимо, тогда же она и уехала, – говорю я Володе и развожу руками.
Мы сидим в кафе на пляже, и Володя задумчиво щурится в сторону моря, сжимая стакан пива. У него волосатая грудь, толстое свисающее пузо и красный нос. На днях он с хохотом рассказывал мне, как пять лет назад в театре Ленсовета ему отдавали все роли героев-любовников.
Пытаюсь представить Володю в роли Ясона или Фердинанда. Он шумно всасывает носом сопли.
– Раз ты знаешь, когда она уехала, – говорит, – Зайди на вахту и спроси, кто это был.
С минуту раздумываю над его предложением. Потом усмехаюсь и грустно качаю головой. Снова идти в домик «Администрация», где тучная и недалёкая тётка жирными пальцами разламывает булку… Объяснять, что такого-то числа отсюда выписывалась самая прекрасная девушка на свете, в волосах которой само солнце – тёплое, но не обжигающее…
Нет, если уж нам суждено встретиться, то мы встретимся – здесь. Редко кто приезжает в «Актёр» на один раз – чаще путёвки получают каждый год, примерно в одно и то же время… Надо лишь набраться терпения.
Этой ночью я сажусь на угол кровати, боком скрючившись над тумбочкой, и при свете то и дело мерцающей лампы пишу стихотворение. Строки падают на бумагу одна за другой, будто звёзды с Крымского неба, и рифмы выглядят не вычурно и не слишком просто, нет, они выглядят единственно верными и абсолютно естественными. Будто это стихотворение существовало всегда – так же, как всегда существовала сама красота. Мне нужно было лишь прислушаться.