— Тогда, наверное, тебе лучше…
— Уйти?
— Да.
— Вот и прекрасно, — промямлил я, потрясенный ее небывалой решимостью, и направился к двери.
Сьюзен молчала.
Я ушел с консервным ножом и дневником.
Расположившись в спальне своей квартиры (в гостиной все еще пахло), я провел бессонную ночь за чтением интимных записей жены. Захватывающее занятие. Стиль то ли пародийный, то ли безумный. Отдельные, ничем не связанные эпизоды. Клочки мыслей. Фразы, обрывающиеся на полуслове. Смесь невежества и самообольщения. Мыльная опера «Жизнь женщины». Впрочем, дневники больших писателей тоже иногда разочаровывают: не всегда и не каждому удается придать собственной личности такую же гармоничную завершенность, как художественному произведению. А Морин хотела стать писательницей. Я даже был слегка удивлен (только слегка), обнаружив, сколь настойчиво мечтала она о литературной карьере. Вот лишь несколько примеров: «Не буду напрасно оправдываться за то, что долго ничего не записывала: Вирджиния Вулф тоже порой не притрагивалась к дневнику месяцами». Или: «Я должна описать странное событие, случившееся сегодня утром в Нью-Милфорде; оно, уверена, могло бы лечь в основу отличного рассказа; осталось только найти для этого время». Или: «Сегодня впервые поняла (о, эта проклятая наивность!), что опубликуй я рассказ или роман, П. сгорел бы от ревности к сопернику. Разве можно доводить П. до такого состояния? Щадя его, я упускаю возможность за возможностью, но иначе нельзя».
Кроме записей, в дневнике находился добрый десяток газетных вырезок, они были приклеены скотчем к отдельным листам, вложенным в тетрадь. Различные упоминания обо мне (период «Еврейского папы», первый год нашей семейной жизни). Рецензии. Сообщение в «Таймс» о смерти Фолкнера с перепечаткой его многословной и малосодержательной Нобелевской речи. Последний абзац подчеркнут: «Голос поэта не может быть простым эхом, он должен стать опорой, основой, помогающей человеку выстоять и восторжествовать». На полях — пометка: «П. и я?» Вероятно, Морин собиралась обдумать пророческий пассаж особо.
Особенно интересна для меня была запись о визите Морин к Шпильфогелю. Я знал об этом посещении от доктора. Два года назад миссис Тернопол без предварительной договоренности явилась к нему под конец рабочего дня, чтобы посоветоваться, «как вернуть Питера». По словам психотерапевта, он порекомендовал ей вовсе отказаться от этой идеи. «Я готова на все, — ответила Морин. — Надо продемонстрировать силу — продемонстрирую. Слабость — пожалуйста. Лишь бы был результат».
Версия другой стороны:
29 апреля 1964 г.
Я должна подробно описать вчерашний разговор со Шпильфогелем, а то забуду подробности. Он сказал, что я допустила только одну серьезную ошибку, а именно: призналась во всем П.
Не спорю. Меня привела в отчаяние его интрижка со студенточкой, вот тормоза и отказали. Иначе этого не случилось бы. Теперь у П. есть определенные основания не доверять мне. Шпильфогель сказал, что предполагает, как поведет себя муж, сойдись мы снова: станет изменять мне направо и налево, Ш. опирается в выводах на свои профессиональные знания о психике творческих людей; не мне судить, прав ли он, советуя «побороть» чувства к П. и найти кого-нибудь другого. Я сказала, что слишком стара для этого; он отмел «хронологически-возрастные» критерии и сделал комплимент на предмет моей внешности: «очарование, привлекательность плюс пикантность». Счастливого брака с актером или писателем вообще быть не может, говорит Ш., «они все одинаковые». Он упомянул в качестве доказательства лорда Байрона и Марлона Брандо. Неужели Питер такой же? Пытаюсь разобраться. Практически ничего не могу делать. Ш. еще сказал, что наш случай — проявление писательского нарциссизма, полной зацикленности на собственной персоне. Я рассказала ему теорию, выработанную совместно на групповой психотерапии: П., боясь проявить несостоятельность с женой, решил «попрактиковаться» с зависимой от него партнершой, чтобы укрепиться в сознании своей силы и непогрешимости. Ш., кажется, заинтересовался. Но П., заверил Ш., всегда теперь будет ходить вокруг и около моей маленькой хитрости, «рационализируя» таким образом неспособность любить жену — и вообще кого бы то ни было. Это омертвение чувств характерно для нарцисстического типа. Интересно, что говорит Ш. Петеру обо мне?
Прочитав запись от 29 апреля, я задумался, как легко и просто разбираются в моих побуждениях, в моей семейной жизни все кому не лень — все, кроме меня. Морин, Морин, напрасно ты жертвовала литературной карьерой, щадя самолюбие мужа. Лучше бы царапала бумагу, чем изо дня в день когтить мою душу! Бумага стерпит, а на живой шкуре остаются шрамы.