Иден мысленно вернулась к тем временам, когда мать и ее любовник ругались и угрожали ей, и она научилась вести себя тихо, скрывать свои чувства, прятать страх. Слава Богу, Бет тогда была еще мала и не понимала происходящего, не страдала от побоев, не помнила, как их на много часов запирали в затхлой темноте. Ах, если бы призраки прошлого оставили Иден в покое, она, возможно, жила бы совсем по-другому!
— Ты знаешь, что случилось с любовником твоей матери? — после долгой паузы спросил Себастьян.
— Как ты понимаешь, он не стал делиться своими планами на будущее с семилетней дочерью мертвой любовницы. Я не знаю, где он, отец Бет ни разу не поинтересовался судьбой своей дочери.
— Иден, ты говорила, что, пока я выздоравливаю, будешь искать удовольствия на стороне. Ты действительно до такой степени хочешь избавиться от меня, что можешь в качестве протеста избрать метод твоей матери? — Себастьян не верил, что Иден способна на измену, но он должен был услышать это из ее уст.
— Я просто пыталась разозлить тебя, — ни на мгновение не задумавшись, ответила она. — Я никогда бы не смогла изменить тебе.
— И я так сильно надоел тебе, что жизнь со мной сравнима с пожизненным заключением?
— Ты нисколечко не надоел мне, и ты это знаешь. Дело не в этом.
— Так в. чем же? Почему ты упорно избегаешь меня и вместо этого общаешься с моим жеребцом?
По-моему, ты даже готова сломать себе шею, чтобы только не быть моей женой.
— Все из-за того, что ты меня не любишь, — выпалила Иден, стараясь вывернуться из его объятий.
— Понятно. — Спрятав улыбку, Себастьян вернул ее на прежнее место. — Значит, всеми этими фортелями ты пытаешься привлечь мое внимание?
— Нет, я пытаюсь убедить тебя, что недостойна быть женой настоящего аристократа… — в смущении призналась Иден.
Себастьян чувствовал себя врачом, делающим операцию. Он рассекал ее защитную оболочку, чтобы найти в глубине источник болезни. Один за другим он перебирал ее страхи, заставляя Иден взглянуть в лицо реальности и доказывал ей, что семилетний ребенок не мог быть ответствен за чужие грехи, а двадцатичетырехлетней женщине пора бы о них забыть.
Действительно, открывшись Себастьяну, она избавилась от мучений и очистила душу. У нее было такое ощущение, словно с ее плеч сняли тяжелый груз.
— Это я недостоин тебя, — прошептал Себастьян.
— Глупости! У тебя в жилах течет голубая кровь многих поколений, и ты чист перед Богом и людьми.
— Но я не был честен с тобой. Я не имел права раскрыться.
— Теперь я это поняла и простила тебя. — Иден взглянула в его осунувшееся лицо. Блики лунного света плясали в серебристо-серых глазах. — Себастьян, скажи, ты будешь искать мне замену, когда я тебе надоем?
— Иден, — он улыбнулся и протянул руку, чтобы стереть с ее щеки следы слез, — мне никогда не надоест женщина-калейдоскоп.
— Но если бы это случилось, ты поступил бы, как она?
Она, как полагал Себастьян, относилось к Виктории Пембрук, которая, по словам Лиланда, была подвержена приступам дурного настроения и необоснованным вспышкам гнева. Собрав из обрывков сведений общую картину, Себастьян сделал вывод, что Виктория была на грани безумия, но тем не менее он не мог простить матери Иден и ее любовнику душевные раны, нанесенные маленькой беззащитной девочке.
Нежно притянув Иден к себе, Себастьян ощутил, что никогда еще они не были так близки. Это было больше чем физическое слияние, это было духовное единение. Заглянув в ангельское личико, освещенное серебряным светом, Себастьян оценил наконец собственную глупость. Из-за безнравственной Пенелопы и собственного эгоизма Себастьян перестал уважать всех женщин, Боже правый, как он мог быть таким слепым, таким бездушным? Отказываться от счастья, которое так и просилось в руки? Он глядел в чистые ангельские глаза и знал, что никогда не испытает пресыщения.
— Ты не ответил на мой вопрос. — Кончиками пальцев удсн нежно провела по его губам. — Будешь ты верен нашим обетам или по первой же прихоти откажешься от них?
— Зачем мне искать то, что я уже нашел, Иден?
Она зажмурилась, затаила дыхание. Себастьян пытается сказать, что любит ее, но слова любви запрятаны в нем так же глубоко, как ее жуткое прошлое — внутри се самой, Если верить Талли, Себастьяна ранило то, что леди Пенелопа предпочла ему самому его титулы и богатство. Это был удар по его гордости, и теперь он боится повторить ошибку. Быть может, он ее любит, но ему трудно произнести нужные ей слова? Иден осторожно, чтобы не задеть раненое плечо, положила руку ему на грудь.
— Себастьян?
— Что, ангельские глазки? — шепнул он, мгновенно отреагировав на ее прикосновение.
— То, что чувствуем мы с тобой, называется любовь. — Озорная улыбка растянула губы Иден.
— Ты так думаешь? — Себастьян в ответ не менее хитро улыбнулся. — И что же, госпожа жена, привело вас к такому глубокомысленному заключению?
— Меня только что осенило: даже будучи человеком чести, ты все равно не добивался бы руки женщины, если бы не питал к ней сильных чувств.
— Вот-вот. — Ощущая под боком знакомое тепло, Себастьян был абсолютно счастлив.
— Кстати, о. моем поведении. — В глазах Иден блеснули искорки, полностью разогнавшие печаль. — Должна признаться, я получала такое удовольствие, выступая в роли сорвиголовы, что пару раз даже забыла о своей первоначальной цели.
— Я видел, как ты улыбаешься, перепрыгивая через изгородь.
— Ты должен был возмутиться. — Иден повернула голову и подозрительно посмотрела на Себастьяна. — А ты никак не прореагировал.
— Я бы этого не сказал, — проворчал Себастьян, поглаживая бедро Иден.
— А что ты сказал бы?
— По правде говоря, я ужасно старался не попасться в западню, которую ты для меня приготовила. Ты, ангельские глазки, чертовски изобретательна.
— И тебя это расстраивает?
— Нет, интригует.
— Значит, ты не возражаешь, если я буду носить мужскую одежду и устраивать скачки на Арабе?
Себастьяну с трудом удалось не поддаться соблазну дать свое согласие!
— Ты мне не очень нравишься в мужской одежде. — Его голос понизился до бархатного шепота: — Я предпочел бы, чтоб ты ездила на Арабе вообще без ничего…
— Понятно. — Иден ухмыльнулась. — Смею предположить, что, стало быть, ты тоже получал удовольствие от наших игр?
— Несомненно. — Желание мгновенно пронзило Себастьяна, ему захотелось немедленно продемонстрировать Иден, какое удовольствие он получает, занимаясь с ней любовью, но, к сожалению, у него еще не хватало сил, и он проклял свою рану.
— Да, кстати, насчет кольца. — Иден посмотрела на сверкавшие в лунном свете камни.
— Оно тебе не нравится? — забеспокоился Себастьян. — Я поручил Талли купить самое лучшее.
— Не считаясь с ценой, полагаю, — уточнила Иден. — Но оно могло быть и лучше, ваша светлость.
— Лучше? — Себастьян недоверчиво взглянул на нес. — Талли утверждал, что все остальные не шли с ним ни в какое сравнение.
— Уверена, он сделал все возможное.
— Конечно, — раздраженно заметил Себастьян. — Но, черт побери, почему оно «могло быть лучше»? Это колечко стоит целое состояние!
— Великолепная трата состояния, — спокойно отозвалась Иден. — Знай я заранее твои замашки, я не вышла бы за тебя замуж.
— Ну конечно, тобой руководили поспешность и легкомыслие, — сварливо проговорил Себастьян.
Иден снова дразнила его, и Себастьяну было так же трудно сладить с ней сейчас, как и прежде. Боже мой, он вылечил ее и ей больше не нужен! От этой мысли он едва не сошел с ума. Удержать такую независимую и темпераментную натуру было так же реально, как поймать в кулак солнечный луч. Теперь, освободившись от всех своих табу, Иден прекрасно обойдется и без него! Себастьяна охватило отчаяние. Из-за слабости он не мог удовлетворить ее физически. А эмоционально? Господи, теперь, когда разорваны вес цепи, приковывавшие ее к прошлому, ничто больше не удерживает Иден! В последние дни Себастьян все время подмечал в ней все новые черты. Освобожденный ангел расправлял крылья и мог лететь куда угодно…